— Добрый вечер, Оскар, — сказал Йенс.
— Здравствуйте, доктор Ларсен, — телохранитель вежливо кивнул.
На самом деле его звали не Оскар, однако, он на это имя отзывался. Йенсу почему-то казалось, что оно его забавляет… впрочем, лицо телохранителя всегда оставалось бесстрастным. Оскар получил приказ охранять Ларсена в Девере… и не разрешать ученому покидать пределы города. К несчастью, он отлично знал свое дело.
Ларсен поехал на север, а затем повернул направо в сторону Лоури-Филд. Оскар пристал к нему, как репейник. Ларсен находился в приличной форме. А его телохранитель мог спокойно претендовать на место в олимпийской сборной. Всю обратную дорогу до офицерских казарм Ларсен пел «Я лишь птичка в золоченой клетке». Оскар с удовольствием к нему присоединился.
Однако на следующее утро, вместо того, чтобы отправиться на велосипеде в денверский университет, Ларсен (а вслед за ним и Оскар) зашел в кабинет полковника Хэксема. Полковник не слишком обрадовался, увидев физика.
— Почему вы не на работе, доктор Ларсен? — спросил он тоном, который, наверное, превращал капитанов в «Джелло»[6].
Однако Йенс был человеком гражданским, и, вдобавок, ему осточертела военная дисциплина.
— Сэр, чем больше я думаю об условиях, в которых здесь живу, тем более невыносимыми они мне представляются, — заявил он. — Я объявляю забастовку.
— Что? — Хэксем жевал зубочистку, может быть, из-за отсутствия сигарет. Она, словно живая, подпрыгнула у него во рту — так он изумился, услышав слова физика. — Вы не имеете права!
— Очень даже имею! И не прекращу забастовку до тех пор, пока вы не разрешите мне связаться с женой.
— Безопасность… — начал Хэксем. Зубочистка заходила вверх и вниз.
— Засуньте свою безопасность сами знаете, в какое место! — Йенс мечтал произнести эти слова — выкрикнуть их! — уже несколько месяцев. — Вы не разрешили мне отправиться на поиски сотрудников Металлургической лаборатории. Ладно, я понимаю ваши мотивы, хотя мне представляется, что тут вы несколько переборщили. Однако вы ведь сами мне недавно сказали, что знаете, где находится обоз, который везет оборудование и сотрудников Металлургической лаборатории, верно?
— А что если и так? — прогрохотал полковник. Он все еще пытался запугать Ларсена, но тот больше не желал бояться.
— А вот что: если вы не позволите мне послать письмо — самое обычное написанное от руки — Барбаре, вы не дождетесь от меня никакой работы. Я все сказал!
— Слишком рискованно, — возразил Хэксем. — Предположим, наш курьер попадет в руки врага…
— Ну даже если и попадет, — перебил его Йенс. — Видит Бог, я не собираюсь писать про уран. Просто я хочу сообщить ей, что жив, люблю ее и скучаю. И больше ничего. Я даже не собираюсь подписывать письмо своей фамилией.
— Нет, — сказал Хэксем.
— Нет, — повторил Ларсен.
Они продолжали сверлить друг друга взглядами. Зубочистка дрогнула.
Оскар проводил Ларсена до казармы. Там Йенс улегся на койку и приготовился ждать ровно столько, сколько потребуется.
* * *
Толстый человек в черном стетсоне сделал паузу во время церемонии, чтобы сплюнуть коричневую табачную струю в полированную латунную плевательницу, стоявшую возле его ног (на длинных, подкрученных вверх усах не осталось ни капли), и затем бросил взгляд на ящеров, забившихся в угол его заполненного людьми кабинета. Он пожал плечами и продолжал:
— Властью данной мне, мировому судье Чагуотера, штат Вайоминг, я объявляю вас мужем и женой. Поцелуй ее, приятель.
Сэм Иджер повернул лицо Барбары Ларсен — Барбары Иджер — к себе. Поцелуй получился совсем не таким пристойным, как положено при заключении брака. Барбара крепко прижалась к Сэму, который обнял ее.
Все радостно загомонили. Энрико Ферми, выступавший в роли шафера, похлопал Сэма по спине. Его жена Лаура приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Сэма в щеку. Физик последовал примеру жены и тоже поцеловал Барбару в щеку. Все завопили еще громче.
На мгновение Иджер встретился глазами с Ристином и Ульхассом. Интересно, как они восприняли церемонию. Из того, что говорили ящеры, Сэм понял, что инопланетяне не заключают длительных брачных союзов — да, и вообще, человеческие существа представляются им варварами.
«Ну, и черт с ними», — подумал Иджер, — «плевать на то, что они о нас думают».
Тот факт, что Ферми согласился исполнять роль шафера на свадьбе, значило для Сэма почти столько же, сколько то, что он женился на Барбаре. После первого неудачного брака Сэм пару раз подумывал о том, чтобы повторить эксперимент. Но никогда за долгие часы чтения научной фантастики в поездах и автобусах во время бесконечных переездов из одного города в другой на очередной бейсбольный матч, он не думал, что будет находиться в приятельских отношениях с настоящими учеными. А уж представить себе, что шафером на его свадьбе станет Нобелевский лауреат в области физики, он и вовсе не мог.
Мировой судья — табличка на дверях гласила, что его зовут Джошуа Самнер — открыл ящик украшавшего кабинет бюро с выдвижной крышкой и вытащил два маленьких стаканчика, а также бутылку, наполовину заполненную темной янтарной жидкостью
— Совсем немного осталось. Гораздо меньше, чем бы хотелось, — сказал он, доверху наполняя каждый стаканчик. — Однако этого хватит, чтобы жених провозгласил тост, а невеста за него выпила.
Барбара с сомнением посмотрела на полный стаканчик.
— Если я все выпью, то сразу же засну.
— Сомневаюсь, — возразил мировой судья, что вызвало новые крики восторга собравшейся в его кабинете толпы, большую часть которой составляли мужчины.
Барбара покраснела и смущенно покачала головой, но стаканчик все-таки взяла.
Иджер поднял свой стакан, стараясь не расплескать ни капли. Он знал, что скажет. Еще до того, как мировой судья объявил, что от него ждут тоста, он кое-что придумал. Такое происходило с ним не часто; обычно остроумный ответ приходил ему на ум слишком поздно.
Сэм поднял стаканчик и подождал, пока все успокоятся. Когда наступила тишина, он заявил:
— Жизнь продолжается, — и залпом выпил виски.
Жидкость обожгла горло, а по животу разлилось приятное тепло.
— О, отличный тост, Сэм, — мягко сказала Барбара. — Ты совершенно прав. — И поднесла виски к губам.
Сначала она собиралась сделать маленький глоток. Но потом тряхнула головой и, следуя примеру Сэма, осушила стакан до дна. Глаза у нее тут же наполнились слезами, она закашлялась и покраснела еще сильнее, чем когда мировой судья заявил о том, что ночью она не уснет. Все засмеялись и захлопали в ладоши.
