замер, опасаясь совершить лишнее движение.
Весь мой план строился на эффекте неожиданности и природной склочности подземной расы, которую я и использовал. Если я сейчас позволю Гариону оклематься и немного пошевелить мозгами, ища странности в моём вызывающем поведении — включится знаменитая спесь подгорного народа.
После этого мне будет проще перехватить ему горло, чем переубедить или достучаться к его разуму.
А ещё я всерьёз рассчитывал, что божество этой бородатого психопата окажется более вменяемым. В тот момент, когда я усилил нажим «Близнеца», мир вокруг неуловимо изменился, что я тотчас ощутил каждой клеточкой своего виртуального организма.
— Я хочу говорить! — произнёс я в полной тишине.
То, что меня услышат, не вызывало сомнений. Ни одно божество не стерпит подобного унижения и обязательно отреагирует.
Пространство вокруг нас искривилось, а воздух, будто, стал гуще. Выгнувшись упругой сферой, он выстрелил во все стороны, заставив замереть всех, кто, в данный момент, находился в помещении таверны.
Я скосил глаза на висевшую муху, которую божественное явление застало в воздухе.
Это была не полная остановка времени, как в случае с Танатосом. Здесь что-то другое. Похожий эффект я наблюдал, когда ко мне являлся Тармис. Выходит, что каждый из них так может?
Руки прострелила невероятная боль, словно по ним пропустили электрический разряд, добравшийся к голове и разорвавшийся там яркой вспышкой.
Краски окружающего мира на миг поблекли, а в следующее мгновение я понял, что уже стою напротив Гариона. Заметно подросшего и раздавшегося в плечах Гариона.
Но — нет. Глаза, которые на меня сейчас смотрели, Первожрецу не принадлежали. Гневно пылающие золотым цветом из-под кустистых бровей, глаза Божества внушали трепет.
Мне, всё-таки, удалось это сделать. Кто молодец? Я- молодец! Теперь осталось не отправиться на перерождение.
— Моё почтение, Двалин, — здесь моей чести не будет урона, а спина не переломится лишний раз уважительно поклониться. Это же не Двуединый или Тармис, дери демоны всю их Фракцию по кругу. А к Богу гномов я пока не испытывал никакой ненависти. — Благодарю, что откликнулся на мой зов. И извини, что пришлось вот так, — развёл я руками.
— Наглый! — пророкотал Двалин. — Дерзкий! Непочтительный!
Голос Бога отразился от стен таверны, заставив застонать массивные дубовые столы. Громкий треск нескольких из них только добавил жути и осознания того, что может здесь сотворить сердитое божество. — Да как ты вообще посмел угрожать моему Первожрецу, требуя встречи со мной? Тебя сюда никто не звал, хаосит! Ты будешь наказан за это!
Почувствовав, как на мои плечи обрушилась невидимая тяжесть, будто стараясь раскрошить коленные суставы, я изо всех сил старался держаться, чтобы не рухнуть на колени перед ним. Нельзя этого допустить.
— Уважаемый Двалин, — я старался, чтобы мой голос не дрожал. Подпустить петуха в ответе Богу, что может быть хуже? — Казнить послов — это весьма дурная практика. Особенно, не выслушав то, с чем они пришли. И если ваше божественное величество опустится до такого…
— То что? — голос Бога заледенел. — Что ты сделаешь?
Мне показалось, или он меня сейчас специально провоцирует на то, чтобы я начал прикрываться божествами своей Фракции? Только для чего ему это? Ну уж нет! Если именно этого от меня и ждут, то допустить подобного никак нельзя. Здесь нужно действовать по-другому.
Вот только если я ошибусь в своём решении, мне кажется, что жители Кроат-дума позавидуют всем тем, кто слишком легко погиб в Цитадели Клана Стали.
«Ускорение».
Чем мне нравились мои классовые умения — тем, что они избавляли от всех ограничивающих моё передвижение эффектов. От всех, включая божественные.
Запредельная тяжесть пропала с плеч, а я скользнув к Двалину, нанёс один единственный выверенный удар. Туда, где билась синеватая жилка на шее.
Мир замер, а воздух, кажется сгустился ещё больше, словно вот-вот должен грянуть гром с небес.
Волнистое лезвие вошло в плоть, словно раскалённая кузнечная заготовка в воду. Не прерывая действия «Ускорения», я отпустил рукоять «Близнеца», оставив его торчать в ране, а сам переместился туда, где находился до этого.
Этот манёвр занял не больше секунды.
Я не был самоубийцей, который решился не только дерзить Божеству, но и первый напал на него, нет. Когда я беседовал с Тиамат, наш разговор незаметно перетёк в плоскость обсуждения нынешнего божественного пантеона.
Тиамат охотно отвечала на мои вопросы, а меня в тот момент интересовало абсолютно любая крупица информации. Именно на примерном понимании характера Двалина и строился этот дикий, по своему безумию, хрупкий план.
И если я допустил ошибку в расчётах — меня сейчас размажут тонким слоем фарша по Кроат-думу.
Застыв напротив Двалина, я шумно выдохнул. Как же мне хотелось отвести взгляд от вспыхнувших золотом глаз гномьего Бога, но этого тоже ни в коем случае нельзя было делать, иначе это будет воспринято, как слабость.
Через несколько секунд рукоять «Близнеца» померкла, я щелчок инвентаря возвестил о том, что кинжал благополучно вернулся к законному владельцу. Повторно призывать «крисы» я не стал. Если начнется заваруха, они мне ничем не помогут.
«Заваруха? Ты слишком самонадеян, Вова. Драки не будет — будет твоё убийство!».
Отверстие в шее Двалина не фонтанировало кровью, как у простого смертного. С влажным чавканием края раны сошлись, а через миг кожа на шее разгладилась, будто и не было вовсе никакого ранения.
Сейчас во взгляде Двалина сквозила задумчивость. Мне показалось, что там даже мелькнула капля уважения, но откуда ему взяться? Достаточно того, что я пока стою на своих двоих.
Я уверен на тысячу процентов, что он мог избежать моего удара, который для него был не опаснее обычного комариного укуса. Двалин мог меня прихлопнуть играючи, но не сделал этого. Он вообще сделал вид, что не заметил моей дерзкой выходки.
Вот только не сказав ни слова, я умудрился ответить на его вопрос: «Что ты сделаешь?», тем самым продемонстрировав ему, что несмотря на огромную пропасть между нашими возможностями, я не позволю себя унижать и буду драться до конца, зная, что мне не выиграть.
Именно эти качества всегда нравились Двалину: готовность идти до конца, отсутствие почтения к любым авторитетам и храбрость, пусть даже слепая и безрассудная.
— Наглый! Дерзкий! — Повторился Двалин, а его бороду тронула едва заметная усмешка. — И не трус! — теперь я убедился, что одобрение мне не показалось. — Хорошо, хаосит. Заслужил. У тебя есть сто ударов сердца, чтобы поведать мне причину своего визита. Если я посчитаю, что причина была не столь серьёзной, уж не обессудь — накажу, — его улыбка стала и вовсе отеческой, но я понимал — Двалин не шутит.
— Мне нужна помощь! — спокойно произнёс я.
— Чего⁉ — благостное настроение Двалина, как будто ветром сдуло. — Ты хочешь сказать, что припёрся что-то
