грудь… он — монстр. Выжить при таких обстоятельствах после аварии — чудо. Но он явно долго не проживёт.
Добравшись до него, я несколько раз ударил его по лицу ладонью, чтобы попытаться привести в чувство. Я не рассчитывал на то, что это получится, но профессор тут же пришёл в себя и уставился на меня полными боли, злости и жалости глаза. Я сначала аж растерялся, но потом у меня перед левым глазом появилось сбоящее, но хоть более-менее читаемое, сообщение от чипа.
Поступил… прос… на… ысле-связь!..праши…щий… Хен… мейн.
Не принимать его было глупо. Говорить он не сможет, что видно по его сломанной челюсти и почти полному отсутствию зубов. Но из-за сбоящей системы я смог принять запрос, наверное, раза только с пятого, так как система просто не могла понять мои направленные мысли.
— Никогда бы не подумал, что такое вообще произойдёт… — усталым голосом передавал он свои мысли. — Ты прости старого дурака за то, что он стал таким мерзким чудовищем… ведь в экспериментах даже дети были…
— Что было, то было, — ровным и спокойным тоном сказал я, постаравшись вспомнить голос из своей прошлой жизни, которую я почти не помню. — У меня к тебе есть вопросы, на которые мне очень сильно нужно узнать ответы.
— Не знаю, сколько ещё продержатся наркотики, тонизирующие мой организм, — с каким-то смешком сказал он, после чего добавил. — Ну ты спрашивай, а я постараюсь ответить.
— Начнем с простого. Ты как-то раз, когда я был в полубреде, упомянул имя — Эндрю. Кто это такой?
— Эндрю Энджело, — сказал профессор так, словно это должно было что-то прояснить, но потом он издал мысленный выдох, от которого в реальности очень сильно начал кашлять. — Чёрт… А больно дышать с проткнутым лёгким…
— Не уходи от темы, — переживание в моём голосе хоть и не было, но я знал, что Хендмейн знает, что я чувствую. — Времени у тебя нет. Это я неизвестно теперь сколько проживу после ваших экспериментов.
— Ты прав. Моих экспериментов… — он это сказал с такой виной, что стало аж жалко его. Но он в любом случае — труп, этого уже никак не изменить. — Эндрю Энджело — твой школьный друг, сейчас, по моим данным, он должен быть где-то на юго-востоке этого континента на временной базе для экспериментальных боевых костюмов. Там и его сын, которому ты помог устроиться в институт. Это было лет шесть назад… ты тогда был в отпуске… еле тебя Академия отпустила…
— Не помню таких, но постараюсь найти, — я старался быть непробиваемым… но даже знание таких железно-бетонных фактов о моём прошлом мне не помогло вспомнить. Просто эти воспоминания исчезли и их больше не вернуть. Надо с этим смириться. — Теперь другой вопрос. Если ты так сожалеешь, что проводил эти эксперименты, то зачем вообще начал это делать?
— А твою семью правительство брало в плен? — даже с таким букетом эмоций в глазах профессор смог посмотреть на меня с укоризненным уколом. Тут же я почувствовал себя каким-то студентом, который провинился перед столь уважаемой личностью.
— Я не помню свою семью. У меня её отняли вместе со всеми воспоминаниями! — я аж начал кипеть. Я старался сдерживаться, но контроль эмоций мне явно давался плохо.
— Вспыльчивый, как и всегда… — Хендмейн прикрыл глаза, а в его мыслях временно воцарился покой. Он явно что-то вспоминал из своего прошлого, что меня начало ещё больше злить. Но он мой путь к памяти, та нить, которая вот-вот оборвется.
— Ты так и не ответил на поставленный вопрос, — вырвал я его из нирваны, взбудоражив его умирающий ум. — Зачем ты начал проводить эти эксперименты? Сколько людей точно погибло из-за твоего больного ума?
— Я тебя ещё раз тогда спрошу, твою семью когда-нибудь правительство брало в плен? Грозилось убить её или что-то подобное? — этот вопрос почему-то выводил меня из себя, но сейчас до меня дошло.
— Причина понятна. А что с последствиями? — второй вопрос он мне так и не раскрыл, а мне надо было знать. Я даже чип настроил на запись, чтобы, если что, было вещественное доказательство вины правительства.
— Под моей ответственностью было население трёх городов и их близ лежащих районов, — начал профессор объяснение. — Родианопль, Ториград, Вориволь. Примерно около пятнадцати миллионов человек. У меня лично было более пяти сотен помощников, и на всех правительство имело крючок, из-за которого люди были вынуждены были работать в рамках эксперимента. С вашим городом, у которого даже названия не было, только цифра, так как город экспериментальный и единственный… обошлись хуже всего.
Меня его слова повергли в откровенный шок. Я был в прострации после того, как услышал слова профессора. Пятнадцать миллионов человек умерло за два месяца из-за амбиций государства. А те, кто это делал, были просто заложниками ситуации. Их просто вынудили стать чудовищами, предоставив выбор: либо миллионы, либо семья. Тут понятно, что большая часть стала защищать своих родных.
— Были те, кто был не согласен с этим экспериментом из состава учёных и их ассистентов? — это был тоже весьма важный вопрос. Я просто не верю в то, что все люди так рьяно согласились работать на правительство. Должны были быть те, кто был против!
— И без таких не обошлось, — с болью и скорбью сказал профессор, — это были самые первые, те, кто не поверил угрозам правительства. В итоге семьи этих людей стали первыми жертвами этого адского эксперимента… а они, будучи под заключением, наблюдали, как кто-то из их родных просто умирал, а кто-то превращался в монстров…
Это не просто жестоко, это… это бесчеловечно. Элита, что создала иллюзию утопии, хотела сделать всё, чтобы спасти от надвигающегося апокалипсиса свои жизни. Вот только такими темпами они его только приблизили. Люди всё равно узнают о том, что сделало правительство, о том, что оно скрывало… они всё узнают. И тогда наш мир точно рухнет. И на его пепле восстанет новый, лучший.
— Почему ты мне этого не сказал раньше? — задал я уже простой вопрос, родившийся на эмоциональном фоне. Я был потрясён тем, что именно совершило правительство планеты…
— Тогда я был на крючке. А сегодня, когда Главный, а звать его Уильям Роулес, сбежал из своей же собственной тюрьмы, как сам её и называл… он отдал приказ об… убийстве всех моих родных. Даже детей…
В профессоре нарастал гнев. Я чувствовал, как он жаждёт того, чтобы кто-то отомстил за него и за его семью. А единственный, кто сейчас слышал его рассказ, кто мог что-то сделать — это был я. Мне стало жаль его, мне стало жаль всех тех, кого принудили это все делать.
— Это был единственный комплекс на планете, где проводились подобные эксперименты?
— Нет… — передал последние
