– К жениху… – недоверчиво протянул полицейский. – Много вас таких, к женихам которые. А скажите-ка мне, девушка, как вам удалось проникнуть на охраняемую территорию, да еще и обратно выбраться? Документы какие-нибудь на этот счет имеются? Или как?
Ночка, стесняясь, полезла за пазуху, чувствуя себя уж вовсе деревенской дурехой, да и пусть, лишь бы отвязались, да хоть бы отвернулся, рожа пассатижная!
Пассатижная рожа отворачиваться и не подумал, напротив, наблюдал за Ночкиными мучениями с каким-то садистским удовольствием. И понятно было по пустому мутно-ленивому взгляду, что не женщину он видел в Ночке, а некий бесполый, совершенно безразличный его мужскому организму объект. Существо полностью зависимое от его воли, бесправное и слишком доступное, чтобы интересоваться им всерьез.
Так, походя, в соответствии с собственным пониманием профессиональных обязанностей, смешать с прочим человеческим мусором, скапливающимся на станциях близ Припяти, да и делу конец. Даже обыскивать было неохота, да и брезговал он касаться задержанной, кто знает, чего эта деваха нахваталась там, в предзонье? В изолятор, а там есть кому ею заняться. Им за это деньги платят, вот пускай и разбираются. А он свое дело сделал, задержал. Надо же хотя бы раз в день кого-то задерживать?
– На похороны, значит, – разочарованно протянул полицейский, прочитав бумагу из комендатуры, выданную Ночке предусмотрительным майором Репрингером. – В Зоне жених служил… Да… Хорошо, если хоть хоронить было что.
Лицо у него на миг приобрело почти человеческое выражение.
– Ладно, ступай. Но смотри, до завтра не уедешь – заберу в изолятор до выяснения. Положено всех подозрительных, которые из Чернобыля вышли, забирать. Приказ такой. Кто вас знает, что вы такое. Жених, не жених, а порядок все равно должен быть. Тут вам не танцплощадка, тут режимная территория.
Ночка хотела было спросить, а что такого преступного в том, что она едет из Чернобыля в Москву, но не стала. Отстал – и ладно.
Два года назад она прилетела в предзонье на транспортнике. Прилетела, конечно, нелегально. И «Совушку» ее привез видавший виды старенький АН-24Т с веселыми, слегка пьяными пилотами, которые шутили, косились на ее ноги (она как раз была в юбке) и предлагали работать у них стюардессой, как будто на военных транспортниках бывают стюардессы. А потом всерьез пытались отговорить от дурацкой затеи с работой в предзонье. Похоже, она им и в самом деле понравилась, этим пилотам, потому что, отчаявшись отговорить упрямую барышню, летуны всерьез расстроились и жутко напились прямо на аэродроме. Так что когда за Ночкой пришел «уазик» из части, они уже лыка не вязали, только целовали на прощание по-братски, в щечку, да называли сестренкой.
Сейчас добираться приходилось как все, поездом. Ночка купила билет в плацкартный вагон, несколько раз прогулялась вокруг неряшливого вокзала, потому что больше делать было нечего, зашла в пару убогих магазинчиков, а потом ей надоело ходить, и она присела отдохнуть на облупленной лавочке.
Наконец, с опозданием на час, рельсы загудели, и на железнодорожном мосту прорезалась тоненькая черточка поезда. Состав то появлялся, то пропадал в просветах между товарняками, заполонившими подъездные пути, и вдруг неожиданно оказался совсем рядом. Нагло громыхнул сцепками, хрипло выдохнул пневматикой, лязгнул еще разок напоследок, дернулся и встал. Стоянка была короткая – две минуты. Ночка поднялась в плацкартный вагон, прошла по узкому проходу, отворачивая лицо от торчащих ног, отыскала свое место и присела на краешек скамьи. В вагоне было душно, пахло вареными яйцами, сонными человеческими телами, усталым железом и угольной пылью.
– Это какая станция? – спросил кудлатый спросонья мужик, свесив голову с полки, не дождался ответа, повернулся, ерзая задом в линялых штанах, и снова задремал.
Поезд дернулся раз, другой и покатил, раскачивая вагоны, покатил в Москву, увозя Ночку в красивую жизнь. Хотя, глядя на полустертые дорожным сном лица пассажиров, на торчащие отовсюду ноги в несвежих носках, девушка вдруг засомневалась, что она, эта жизнь, будет такой уж красивой. Разве может красивая жизнь начинаться с некрасивых людей? Хотя кто ее знает?
И вместе с чернобыльской ведьмой, отринувшей ведьмовство, вместе с бывшей контрабандисткой в красивую жизнь, в город Москву, отправился маленький и живой клочок Зоны.
Не то метка, не то узелок на память, не то талисман.
А может быть, семечко.
Ночка. Москва. Красивая жизнь
Последний раз Ночка была в Москве давным-давно, еще девчонкой, и столица запомнилась ей как город, который живет напоказ, шумно и нарочито, но душу свою прячет, и не только от посторонних, но и от себя самого. Что там, за этими стеклянными дверями, кто там? Чьи это окна светятся по вечерам, чьи голоса звучат за этими стенами? Тайна сия великая есть! Наверное, у москвичей особенные судьбы, а значит, они особенные люди. Все хотят стать особенными, и поэтому все так стремятся в Москву. Ах, Москва, промытые рассветы…
Как и многим простодушным людям из глубинки, Ночке вообще представлялось, что мир состоит всего из четырех главных частей – Москва, Заграница, Провинция. И еще Зона Отчуждения.
В провинции она родилась, научилась летать на дельтаплане, окончила школу. Провинцию она почти забыла, да разве дорожит птица, пускай и невеликого полета, скорлупой яйца, которая когда-то защищала ее от страшного и такого интересного мира? Не дорожит и не помнит, не хочет помнить. Да и мир этот на поверку оказался не таким уж страшным. И не таким интересным, да не таким уж и большим.
Заграница? О, Заграница! О ней можно было иногда мечтать, но Ночка почему-то не представляла себя там, в этой Загранице. Заграница казалась ей одной далекой страной, не очень даже и большой, в которой живут непостижимые для нормальных людей существа. И существа эти взаимодействуют со своей Заграницей по каким-то особым правилам, непонятным Ночке. Она никогда не станет такой, как они, тут и думать нечего! А поэтому – ну ее, Заграницу эту.
А вот Москва – это нечто среднее между Провинцией и Заграницей, к этому городу Ночка вполне сможет приспособиться, приспособилась же она к Зоне Отчуждения! И даже почти подружилась с ней, так почему бы не подружиться и с Москвой?
Ночка не понимала, что в Зоне Отчуждения она была кому-то нужна, пусть майору Репрингеру, пусть даже прапорщику Карданову, бандюкам, свободным сталкерам, торгашам хотя бы… да много кому!
Она была вписана в страшную индустрию Зоны, как санитарка вписана в индустрию войны. А вот в Москве она была не нужна никому. Некоторое подобие приязни столицы можно только купить, заслужить же – практически немыслимо. Да в конце концов, этот город находит место каждому, но как же мало осталось тех, кто с чистым сердцем мог назвать его своим городом!
