Пока Малыш играл с Гнилушкой, Карлсон ловил падающих крыс и связывал им хвосты бантиком.
– Ермаков, ты заснул? – спросила Марь Лексевна.
– Нет, – ответил Малыш.
– Где ты вечно витаешь?
– В подвале, – тихо шепнул Малыш, стараясь, чтобы его не услышали.
В отдельном углу, под щитком с пробками, кнопками и рычажками, жили Теткодядьки. Они были голые и вечно боролись. Поначалу Малыш их боялся. Любой забоится, если голые и борются не до победы, а просто так. В углу стонало, хлюпало и охало. Там вздымалась манная каша, грозя сбежать из кастрюльки. Карлсон научил Малыша смотреть в этот угол искоса, мельком, делая вид, что Теткодядьки тебя вовсе не интересуют. Если пялиться на них в упор, сказал Карлсон, они решат, что ты свой, что хочешь к ним, но стесняешься, – и утащат тебя в угол. Будешь тоже голый. Будешь бороться. А если не станешь притворяться, что тебе с ними хорошо, Теткодядьки обидятся.
Чем опасна обида Теткодядек, он не рассказал, но Малыш и так поверил.
Смотреть искоса бывало интересно.
В третьем классе на Малыша взъелся конопатый Бутых. Здоровенный верзила со смешными рябушками на носу, Бутых спрятался в раздевалке и выскочил к Малышу исподтишка. Он ко всем так выскакивал, а к Малышу забыл. Вот вспомнил.
– Бу-у! – рявкнул Бутых, состроив жуткую гримасу.
Малыш подумал, что в подвале это смотрелось бы лучше. А в школе, на переменке… Бутых, к сожалению, считал иначе. Так случается, когда люди расходятся во мнениях: один полагает, что сделанное им очень страшно и очень здорово, а второй не боится и не радуется. Удрученный тупостью Малыша, конопатый Бутых принялся вколачивать в него понимание доступными методами.
– Ты чего? – удивился Малыш, потирая горящее ухо. Было больно, но не очень. Разве что сидеть на полу оказалось холодно: из окна тянуло сквозняком. А еще Малышу стало жалко дылду Бутыха, который, оказывается, совсем не умеет играть. Тут Бутых, видимо, решил помочь Малышу встать. Ухватив жертву за лацканы школьного пиджачка, он скорчил очень страшную, на его взгляд, рожу и рванул Малыша на себя. Чтобы снова не упасть, Малыш ухватился за Бутыха. Заглянул снизу вверх в конопатое лицо.
– Пойдем в подвал? Поиграем?
Как-то само вырвалось.
А потом Малыш два раза правильно моргнул, и они вместе ушли на лестницу с разными ступеньками. Малыш впервые попал сюда без Карлсона. «Как же я дверь открою?» – подумал он. Но ключ с радостным воплем выскочил из трещины в бетоне, кувыркнувшись в руку Малыша. Бутых от неожиданности выпустил добычу, и Малыш мигом оказался возле двери, удачно перепрыгнув через нехорошую седьмую ступеньку. Замок на этот раз не стал кочевряжиться: сказал «А-а!..», словно узнав гостя, и открылся.
Опомнившийся Бутых, видя, что добыча ускользает, сиганул следом. Через все ступеньки сразу. Дылда едва успел выставить руки, чтобы не расквасить нос о стену.
– Догонялки! – обрадовался Малыш и юркнул в гостеприимное нутро подвала. Позади громко топотал Бутых. А за Бутыхом с удовлетворенным чмоканьем захлопнулась дверь. Пульсирующий коридорчик они пролетели быстро. Бутых даже не обратил внимания, где решил побегать. Главное сейчас – догнать нахального мальца. Догнать и отмутузить.
Чтоб знал.
Ныряя под сплетение чугунных, свистящих паром корней, Малыш заметил на потолке притаившуюся Гнилушку. Сейчас она!.. – в восторге подпрыгнуло сердце.
И Гнилушка оправдала ожидания.
– Бу-у-у! – басом прогудела Гнилушка прямо в лицо Бутыху, свесившись с потолка.
Это у суставчатой мокрицы получилось куда лучше, чем у конопатого верзилы в раздевалке. Малыш впервые смотрел со стороны на проделки Гнилушки. Было очень весело. Давно он так не смеялся! И Бутых повел себя наилучшим образом. Упал на четвереньки, скорчил чудесную рожу и, пятясь, заорал:
– Ы-ы-ы-ы!!!
Только не хрипло, а тоненько-тоненько. И руками не махал. Жаль. Иначе Гнилушка утащила бы его на потолок и Бутых смог бы минуту там побегать. А так – не получится. Но это ничего, можно будет еще попробовать.
Малыш буквально по полу катался от смеха, наблюдая, как Бутых пятится прямиком в объятия Ухвата, притаившегося в старом шкафу. Ухват там жил-поживал. Подкрадешься к шкафу, а он дверцы распахнет и схватить норовит. Глазищами крапчатыми сверкает, лапы тянет… Если увернешься – Ухват смешно подпрыгивает и скрежещет. А потом обратно прячется. Но если поймает, начинает щекотаться усами. Усищи у него, как у таракана, только больше в сто раз. И пока трижды ему лапу не пожмешь – не отпустит. А лапы колючие, шипастые…
Бутых пятился задом, и Ухват его, конечно же, схватил. От щекотки глаза Бутыха стали круглые-круглые, как в мультике. Его всего перекосило: наверное, очень щекотки боялся. Надо ему про лапу сказать…
Но сказать Малыш не успел.
– Это что за безобразие?! Прекратите немедленно!
Оказывается, Бутых по-прежнему держал Малыша за лацканы пиджачка и при этом тоненько выл. Из уголка рта у конопатого тянулась ниточка слюны. А над ними обоими грозно возвышалась завуч Анна Васильна, в раздражении стуча по подоконнику указкой.
Бутых отпустил Малыша, упал на четвереньки, как в подвале, и резво ускакал прочь, продолжая выть на ходу.
За драку Малышу влетело. Хоть он был и не виноват. А Бутых еще долго бегал по коридору на карачках, подвывая и больно стукаясь головой в стены. Грозных требований Анны Васильны «Прекратить немедленно!» и «Бутыхов, перестань паясничать!» он вроде как не слышал. Потом из медпункта вызвали докторшу в белом халате, она с трудом подняла Бутыха на ноги и куда-то увела. Бутых не ходил в школу целый месяц. А когда наконец пришел, то стал меньше ростом и дергался невпопад. Теперь дылда все больше молчал и никого не задирал. С Малышом здоровался за руку, но тоже молча, глядя мимо плеча.
Со следующего года Бутыха перевели в другую школу.
Карлсон очень смеялся, когда Малыш рассказал ему эту историю. Прямо квохтал, как курица. И сделался лиловым, хотя шнурка вокруг шеи не затягивал. Очень жалел, что Бутых попался Ухвату, а не Щелкунам или Мокрошлепихе. Или Бледному Кружулику. Те бы его совсем разыграли.
– А это кто такие? – живо заинтересовался Малыш.
– Пошли в подвал? Знакомиться!
– Пошли!
Оказалось, в самой глубине подвала была еще одна дверь. С внешней стороны каменная, а с внутренней – кожаная, лоснящаяся и живая. Когда дверь открывалась, она чавкала. Малыш сказал ей, что чавкать при посторонних неприлично, но дверь зачавкала вдвое громче. Она так смеялась. Врезной замок здесь напоминал рот с острыми зубами. Зубами замок вцеплялся в косяк, когда дверь закрывали. А чтобы дверь открыть, надо было дернуть за торчавшее из стены ухо. Только не сильно, иначе дверь обижалась и могла укусить.
