Никакая естественная полость не может похвастаться такой фактурой. Всегда будут какие-то шероховатости, трещины, сколы и выступы, а здесь стены выглядят так, будто их тщательно отполировали. Наверное, проделанное природой углубление в скале оказалось недостаточно велико и его вручную довели до нужного объёма. А может, это выход из какого-нибудь тоннеля, ведь дым уплывал не на улицу, а прятался в глубине горы.
Додумать я не успел. Возле блондинки появился бородач в расстёгнутом полушубке. Высокий, крупный, голова большая, с копной чёрных с проседью кудрявых волос. Лицо широкое, смуглое, наполовину заросшее усами и курчавой бородой. Глаза, как угли, так и сверкают из-под пепельных бровей. Одним словом — цыган, только золотой серьги-кольца в ухе не хватает и ножа за поясом.
Он зарычал, потянул ко мне руки, но девушка оттолкнула его:
— Хватит, Янек! Угомонись! — крикнула она по-немецки с польским акцентом. Голос её дрожал от волнения, синие глаза метали молнии, грудь высоко вздымалась.
— Тебе что его жалко, Марика? Дай, я этого гада задавлю! — рявкнул бородач и снова потянулся ко мне.
Заступница выпрямилась, упёрлась в грудь бородатому узкими ладошками и с силой толкнула:
— Не пущу! Он спас мне жизнь! А ты? Где был ты, когда я задыхалась под снегом?
Янек даже не шелохнулся. Схватил девушку огромными лапищами и, невзирая на обрушившийся сверху град ударов, переставил в сторону. В меняющемся свете костра он походил на медведя: такой же большой и косматый, медлительный с виду, но в каждом движении чувствуется сила.
Цыган повернулся ко мне. Добродушная улыбка сразу спряталась в бороде, лицо искривила злобная гримаса. Усы зашевелились, под ними появился глубокий провал, из которого с рёвом вырвался пахнущий луком воздух.
— Убью, тварь!
Огромный кулак завис над моим лицом, словно таран у ворот. Я зажмурил один глаз, ожидая в любой миг почувствовать дикую боль, услышать хруст сминаемого хряща, снова ощутить привкус железа во рту от хлынувшей туда крови.
Уши заложило от женского крика. Марика хотела запрыгнуть Янеку на спину, но её схватили за руки и посадили на пол. Она попыталась вырваться, но после пары безуспешных попыток обмякла и вроде как потеряла сознание. Ну, или сделала вид, что потеряла в надежде отвлечь на себя внимание.
— Оставь его! — раздался простуженный бас из глубины пещеры. — Мы ещё ничего не узнали. Потом, если от него не будет толку, можешь с ним разделаться, а пока он нужен живым.
Я повернул голову. Говорил здоровенный парень славянской внешности, в бушлате, чёрных штанах и такого же цвета ботинках на толстой подошве. Бескозырка с золотыми буквами «Сторожевой» и якорями на ленточках, полосатый треугольник тельника в расстёгнутом вороте, синий штурвал поперёк розы ветров на тыльной стороне левой ладони. Однако! Велика ты мать-природа и тайны твои непостижимы! А моряка-то сюда каким ветром занесло?
Цыган послушался, но сделал это с явным неудовольствием, метнул в меня ненавидящий взгляд. Наверное, в другом мире, полном магических сил и воздействий, от меня осталась бы кучка дымящегося пепла, а так ничего, только ощущения не очень приятные. Всё-таки человеческие глаза уникальны: они не только дарят нам наслаждение красотой мира, но и передают весь спектр бушующих внутри нас эмоций. Причём, иногда с печальными последствиями для тех, кто принял на себя всю энергетику подобных посланий. Недаром ведь в старину боялись сглаза и порчи.
— Поднимите его, приведите ко мне! — прохрипел матрос.
Те же хлопчики, что удерживали Марику, бросились ко мне, без лишних церемоний заломили руки за спину и подтащили к главному. Тот пристально глянул на меня, словно сканировал до самых костей, упёрся ладонью в колено, выставляя напоказ татуировку «Л Ё Х А» на пальцах правой руки, слегка подался вперёд.
— У тебя есть два варианта, гнида, — он чиркнул слюной сквозь зубы, метя в костёр. — Рассказать мне всё, что знаешь и, возможно, остаться в живых или проорать заздравную Гитлеру и сдохнуть, как твой солдат. Выбирай.
— Нет, это ты выбирай, — ответил я на чистом русском. У матросика глаза стали по пять копеек, тех ещё — совковых, а челюсть отвисла чуть ли не до земли. — Или приказываешь отпустить меня и приносишь извинения полковнику советской разведки, или будешь иметь дело с орлами товарища Сталина. Они тебя, Алёшенька, — сказал я на манер Высоцкого в роли Глеба Жеглова, — из-под земли достанут и передадут свинцовый привет прямо в тупую голову. Считаю до трёх, два уже было. Ну!
— Отпустите! — глухим голосом повелел командир интернационала.
Помощники быстро выполнили приказ. Я выпрямился, потирая запястье правой руки: после медвежьей хватки широкоплечего прибалта на коже отпечатались синюшные следы.
«Синяки останутся», — подумал я с оттенком лёгкого сожаления.
Моряк смотрел на меня, чуть сощурив глаза чайного цвета. На лице отражалась противоречивая гамма эмоций: от недоверия до любопытства.
Я решил не тянуть кота за хвост и сразу перешёл в наступление:
— Что, Алексей, Алёшенька, сынок, не ожидал здесь увидеть советского разведчика? Думал, один такой в тылу врага, да? Ошибаешься. На самом деле таких, как ты, много, только настоящие трудяги невидимого фронта не лезут на рожон, а работают по-тихому. Ты вообще соображал, что делаешь, когда брал в плен штандартенфюрера СС?
— Так я, это, не думал…
— Не думал он! — рявкнул я и посмотрел по сторонам в поисках чего-то похожего на стул. — Я так и буду стоять или твои гаврики постараются для гостя?
Морячок мотнул головой. Парень в серых брюках, чёрном пальто с накладными рукавами и вязаной шапочке вскочил на ноги, выхватил из-под себя пустой снарядный ящик и с грохотом опустил за моей спиной.
Я обратил внимание на его руки в гловелеттах из трикотажных перчаток. На правой все ногти были жестоко вырваны с корнем, на левой остались только на большом и указательном пальцах.
Я кивнул ему и заскрипел импровизированным стулом. Немного повозился в поисках удобного положения, упёрся ладонями в колени и вперил тяжёлый взгляд в Лёхину переносицу.
— Ну так что, Алёшенька? Так и будем в молчанку играть или ты мне всё-таки объяснишь мотивы своего поступка?
— Для начала я бы попросил вас представиться, — прохрипел морячок, доставая кисет из кармана. — И… откуда вам известно моё имя?
Он извлёк из мешочка газетный обрывок, согнул по длинному краю, ровным слоем рассыпал в желобке щепотку табака. Заскорузлые пальцы ловко скрутили цигарку, розовая лопата языка прошлась влево-вправо, пока бумага не потемнела от слюны. Ещё несколько ловких движений — и вот уже склеенная самокрутка торчит из уголка рта.
