С четверть минуты никто ничего не орал. Наконец, от парламентеров донеслось:
— К вам придешь — голову потеряешь.
— Пошли смотрящего!
— А ты тогда дай своего!
Петя давно прислушивался к своим ощущениям и убежденно сказал Васильеву:
— Какие-то они не опасные… Не по-настоящему опасные.
Василев кивнул.
— А они не сами по себе… Кто-то их на нас напустил: то-то речей про «служивых»…
И заорал стоявшим у полотна:
— Давай своего человека!
— Отворяй…
Васильев кивнул… Петя вставил ключ, повернул… Отступая в вагон, Петя ждал — кто-то из трех полезет сейчас по ступенькам. А раздалась какая-то шумная возня… что-то сильно ударило, словно кто-то спрыгнул с крыши вагона… И лица у троих стоящих у вагона были, словно они за кем-то наблюдали. Опять возня, шорох… И тут из коридора просунулась вдруг здоровенная немытая лапа с гранатой.
— Ежели что, себя не пожалею, а рвану! — веско заявил парень, выходя из-за стенки. Вид у парня был дикий и неухоженный, лесной какой-то. И голос странный, сиплый — такой голос появляется от многих ночевок на голой земле, от никогда не леченных простуд, от забывания слов «тепло», «горячая еда» и «медицина».
— Не рванешь — потребности такой не будет, — заверил Васильев. И скомандовал: — Иван, бери гранату!
Иван тоже встал с гранатой. Деловито, чтобы видел чужой парень, он разогнул усики предохранительной чеки, взял гранату в правую руку так, что пальцы правой руки Ивана прижимали рычаг к корпусу. Так же спокойно, аккуратно Иван продел указательный палец левой руки в кольцо чеки и выдернул ее. Теперь граната могла оставаться в руке Ивана сколько угодно, пока не отпущен рычаг. Но если Иван бросит гранату или даже просто выпустит ее из руки, граната взорвется. В тесном помещении почти наверняка поубивает всех стоящих.
По знаку Васильева все положили оружие.
— Заходи! — проорал чужой парень. Тут опять застучало…
— На вагоне ехали… на крыше?! — восхитился Васильев.
— А то…
Васильев на мгновение показал большой палец Пете: вспомнил, кого видел Петя недавно…
А в вагон лезли и лезли еще какие-то рожи: семь-восемь людей самого дикого, какого-то пещерного вида. Винтовки они демонстративно держали на плече, дулом вниз, но остались увешаны оружием: пистолеты, ножи, топорики на поясе, в голенищах сапог, во внутренних карманах тужурок.
Всклокоченные бороды, стриженные «под горшок» головы, странные резкие запахи, невероятная одежда, какой и названия нет, непередаваемое никакими звуками выражение быстрых черных глаз. И голоса, как у первого, — навек посаженные голоса людей, годами живущих в лесу.
Вошел и главный: средних лет казак, в бороде посверкивает серебро, могучий, неуклюже-ловкий, как медведь.
— Казаки?
— А кто ж тут могет еще быть? Казаки. Где у вас золото?
— Какое золото у государевых людей? Кто ж возит золото вот так?
— А может, и могут, — туманно отозвался казак. — Клянешься, что золота нет?
— Могу и поклясться… но давай лучше так: ищи золото. Найдешь — будет твое.
— Ох, найду!
— Ох, не найдешь! Что делать будем, когда не найдешь?
Казак раздумывал…
— А если не везете золота, для чего едете?
— У нас свое задание, секретное.
— Коммунисты дали задание? Жиды? — неприязненно вопросил старшой. — Коммунистов нам отдай, мы их повесим.
Васильев устроил великолепную истерику:
— Коммунистов отдать?! — орал он. — Ну, я коммунист, меня бери!!! Так меня возьмешь, кто задание будет исполнять?! А?! Жидов тебе отдать! Так нету жидов! Какой я тебе жид, скажи на милость?! А?! Я тут задание выполняю!
И, только набрав нового воздуха в легкие:
— Я фронтовик! — орал Васильев. — Я инвалид!
Тут внезапно вылез Каган, внятно обратился к атаману:
— А вот я и есть еврей… Жид, по-вашему.
— А вот и врешь, парень. Что, думаешь, мы совсем дураки? Ай, врешь… У тебя, парень, рогов нет. Не притворяйся.
Атаман говорил сердито, строго — но видно было, очень убежденно. Каган так и застыл с открытым ртом. Еще спорили, выясняли, кто тут русский, а кто враг русских, кого обманули и зачем и кому надо, чтобы русские всаживали друг в друга пули и взрывали друг друга гранатами. Видно было, что боевики никакой враждебности к группе не испытывают, что Васильев им скорее симпатичен, понятен, что выполнение задания для казаков — признак правильного поведения. Становилось понятно, что договориться удается. Может быть, казаки и поломаются, и захотят взять выкуп — но пропустят.
А Петя все внимательно наблюдал за одним из казаков… За бритым казаком, стоявшим у полотна вместе с другими парламентерами. Как будто ничем не отличался этот человек от других, а Голос говорил: словно волны опасности расходились во все стороны именно от него.
Все время наблюдая за казаками, Петя замечал — у этого человека и выражение глаз другое, и черты лица более тонкие, чем у других. Или это ему только казалось? Но вот что человек потащил из кармана пистолет — это никак не казалось! Человек прикрывался другим казаком, движения его были осторожными, плавными — не наблюдай Петя самым внимательным образом, никто не отследил бы этого ствола, быстро поднимаемого вверх, за спиной переднего человека.
Стрелять нельзя — стоит Пете выстрелить, как казак бросит или просто выпустит гранату… И тогда всем в вагоне пропадать. Оставалось одно: Петя шагнул вперед, поймал недоуменный взгляд казака, оттолкнул его и применил уроки Васильева по системе Ощепкова: вцепился в запястье с пистолетом, нагнул, впился в кисть, заставляя нажать на спуск и стрелять. Одновременно Петя изо всех сил вопил:
— Нихт шиссен!!! Нихт шиссен! Ду каннст нихт шиссен!{4}
Судя по выражению глаз, чужой понял… Понял, и все! И ничто уже не имело значения — даже то, что человек бешено пытался поднять оружие, а потом второй рукой вцепился Пете в горло. Как-то очень ловко, четко искал он какое-то место на шее, нашел и надавил, втискивая палец в мягко пульсирующую вену. Мир поплыл было, наполняясь нехорошим звоном, но давление пальца тут же и прекратилось: человек лежал, подмятый Каганом. Петя так и не выпустил его руку с пистолетом, а теперь прижал ее к полу, даже встал для верности на руку обеими коленями. Он продолжал орать по-немецки, требуя сдаваться… Человек внезапно коротко вскрикнул, изогнулся дугой, приподнимая и Кагана. В воздухе поплыл запах горького миндаля, а Васильев позвал:
— Атаман! Посмотри, кто с тобой пришел, атаман!
— А кто? Наш человек, хотя из города…
