действовать против меня. А у меня ещё были силы, я ещё был готов сражаться, я ещё МОГ сражаться. И я буду это делать. Они виновны в том, что хотят убивать, значит, и сами заслуживают смерти… как и я. Но у меня есть цель… я сдохну либо в попытках достигнуть этой цели, либо, когда её достигну. А они… они хотят убивать ради удовольствия, ради того, чтобы просто жить. Низко. Позорно. Бесчестно.
Мужик уже стоял на ногах, он кинулся на меня, занеся клинок над своей головой. Опять. Он не был воином, он не знал, какие ещё бывают удары, атаковал прямолинейно, просто, система с лёгкостью считывала каждое его движение. Да и без неё я видел, как можно легко с ним справиться.
Поймав его удар отнятым клинком уже мёртвой девушки, я пнул его в живот, он завалился, кубарем прокатился, а потом распластался на земле. Он сильно приложился, у него перехватило дыхание, можно было с ним сейчас легко разделаться… но я не стал. На ноги поднялась вторая девушка, у которой текла кровь изо рта. Она умирала. Она с этим смирилась. И была опасна.
Как дикая кошка, она кинулась в мою сторону, начала необдуманно махать своим оружием, зацепила даже саму себя, но не обратила на это внимание. Несколько раз я блокировал её удары, а в определённый момент всё же смог подловить. Наши мечи схлестнулись перед нами, из-за вибрации клинков в разные стороны полетели искры, она была не слабой, но я был сильнее, из-за этого побеждал в этом партере.
Левая рука была свободна, я ещё не привык работать одновременно двумя руками, но сейчас был самый подходящий момент. Сложив пальцы вместе, я тут же нанёс удар в живот этой смертницы, она вскрикнула, зажмурилась, кровь изо рта потекла с новой силой… и я в этот момент схватился за её кишки и со всей дури дёрнул на себя.
Визг наполнил пространство, она даже выронила свой меч, упала на колени, перебирая собственные кишки. В её глазах была только боль. Нет страха, нет озлобленности на меня. Только боль и толика паники. Она пыталась впихнуть свои кишки назад, но у неё это не получалось. И не получится. Я схватил её за горло, поднял на ноги, продолжая следить за мужиком, который только-только начал предпринимать попытки встать на ноги, а потом спросил и у неё:
— Скажи мне, заключённая, — улыбка ширилась, я давил на неё не эмоционально, я доминировал над ней, возвышался, — ты боишься смерти?
Отвечать она мне ничего не стала, только плюнула в лицо, попыталась ударить. Но я тут же сжал её горло сильнее, в шею впились мои «пальцы», прорвали артерию, нервы. А потом я с силой ударил её в землю, сломав шею. Но это было не так красочно, не так кроваво. Я наступил на её тело и с силой потащил голову вверх. Сил, чтобы вырвать голову не хватало, но у меня был клинок… я добавил им, и голова слетела с плеч. Кровь хлестала во все стороны, давление в артериях и венах ещё было. Вот это было красочно, это было жестоко. Что-то внутри меня упивалось этим… а я поддавался.
Мужик уже поднялся на ноги, рванул в мою сторону, но тут в его сторону полетела голова этой заключённой. Он машинально выставил клинок на защиту, голова прошла через него, почти располовинившись… а потом всё равно врезалась в него, обдав не только кровью, но и вылетевшими из черепной коробки мозгами.
Он моментально позеленел, но смог сдержать порыв. Это достойно. Он был крепок. Но всё равно ему было плохо, всё равно на него накатывала паника, всё равно он боялся, всё равно понимал, что сдохнет. И всё равно рванул в мою сторону. Без криков, без воплей. В его глазах была холодная решимость, он понимал, что сдохнет. Этого эффекта я не ожидал… и он хотел продать свою жизнь как можно дороже.
Его можно было понять. Я пошёл в его сторону. Прошло всего четыре с половиной минуты от начала боя. За тридцать секунд я точно с ним управлюсь. Я перестал смотреть на таймер, я слушал своё сердце. Я отмерял время по нему. Наши клинки схлестнулись, отскочили друг от друга. И снова обмен ударами, снова клинки с красивыми искрами отскочили друг от друга. Мы не могли похвастаться скоростью, как в боевиках, но это точно было… красиво.
Миг, я наскочил на него, сблизился, он вогнал свой клинок мне в живот, а я ему отрубил левую руку. Он завопил, ему было больно. Мне тоже, но я терпел, я ещё шире улыбнулся, уже хотел задать этот вопрос, но я видел ответ на него заранее. Мужик не боялся смерти, нет… он её ждал. Он смирился. Ему было жаль, что его бросили подыхать, но в глазах я видел просьбу.
— Убей… — он отшагнул назад, выронив клинок, схватившись за обрубок. — Убей тут всех… отомсти за нас… за всех…
А потом он снова кинулся на меня, без оружия. Просто попытался загрызть, просто попытался убиться об меня. Я ему не мог дать страданий больше. Это бесполезно, для себя он всё решил, он всё осознал. Я снова сложил пальцы, раскрыв ладонь левой руки, нанёс один точный удар, пронзив сердце мужика. Тот улыбнулся и почти моментально обмяк. Он был готов умереть. Он этого хотел последние несколько минут.
Пнув его, я сбил его с руки, тело рухнуло, а улыбка с лица не исчезла. Я сел на одно колено, провёл пальцами по лицу, закрыв глаза этого мужика. Не было представления с ним. Я и не хотел. Хотя, может, и было, но не для меня. Он умер… умер, а не подох, он разменял свою жизнь не просто так. Он смирился, но дал мне решимость в моих действиях, он дал мне понять, что я прав.
Все, кто тут есть… вообще все, должны сдохнуть. Вообще все. Военные, тюремщики, учёные, заключённые. Все должны покинуть этот свет, чтобы никто не мог рассказать, что тут было. Все глотки должны заткнуться навсегда, никто не должен узнать про это зверство. Если хоть один человек узнает про то, что тут было… есть огромная вероятность того, что кто-то попытается возобновить эти чёртовы испытания. Я этого не мог допустить. Я Нулевой. Я даже не первый, я — эксперимент. И никто, кроме меня, не должен стать его объектом.
— Это было… приемлемо, — раздался снова женский голос из динамиков. — Зрители довольны. Не совсем, но вёе же. Сегодня ты страдать не будешь, своё испытание ты прошёл. Новый бой будет послезавтра. Готовься.
— Сколько всего боёв будет? — встав с колен, я развернулся в сторону одной из камер.
— Это была одна шестнадцатая финала, скажем так, — немного задумчиво ответила она. — Сам сможешь посчитать. А теперь к стене, лицом в стену, руки над головой на стену… не мне тебе объяснять, сам знаешь, что делать.
Знаю. Ждать момента, чтобы прикончить вас всех… и я ведь точно сделаю это… я уверен в этом. И этот мужик… он дал ещё больше уверенности мне в этом!
В камере я оказался минут через пятнадцать, стражники, тюремщики, или как их там называли, явно не спешили за мной прийти. Ну а когда пришли, я по глазам видел, что они были рады. Кроме одного, он даже снял с предохранителя свой автомат и случайно выстрелил мне в колено, когда меня дернули в сторону и я за чью-то ногу запнулся.
— Дэвид, — усмехнулся один из стражников, держащих меня за локти, — ну не расстраивайся ты так, подумаешь, проиграл три полных зарплаты, я тут и десяток проигрывал. Всё равно мы тут на шесть месяцев застряли, пока нас не вернут на большую землю.
— Так мы на большой земле, — смутился и нахмурился проигравший.
— На большой, — вздохнул тяжело второй, — но сам знаешь, что хоть земля и большая, но вдали от нормальной, так что… короче, привыкнешь. Мы не на большой земле, не в физическом смысле. Понял?
— Ага… — задумался этот военный.
— Да не понял он ни хрена! — усмехнулся первый. — Ладно, у меня там кофе стынет, пошли уже, я ещё пожрать не успел, отпраздновать свою победу.
В камеру меня буквально закинули, даже не удостоверились в том, что с меня все цепи сняты, которые на меня обычно одевали, когда куда-то вели. Просто забили. Я мог их снять весьма оригинальным способом… но зачем? Есть огромная вероятность того, что, когда мне придётся бежать, я буду в цепях, значит, нужно приспосабливаться и тренироваться сражаться в них. А это идея!
