Напоровшись на неласковый приём, Шишагов несколько дней не решался повторить попытку контакта. Тот, который далеко, продолжал медленно сгорать в костре отчаяния, который сам же старательно раздувал. Иногда казалось, что он рядом — руку протянуть, и ухватишь за бороду. Именно за бороду, в этом Роман был абсолютно уверен. Человека надо было выручать. Не зная, как, но выручать обязательно. Вот только… Роман оглянулся на свою питомицу. Маха сидела у его походного ранца, всем видом показывая готовность отправиться в путь.
— Чудо, я ведь сам не понимаю, как туда попасть, тебя это не волнует?
Маха в ответ облила его родниковой водой своих глаз, отвела взгляд и демонстративно зевнула.
Роман понял это как «Нашёл о чём беспокоиться», или «Тоже мне, нашёл проблему».
Оказаться неизвестно где с голой задницей больше не хотелось, одного раза хватило с лихвой. Поэтому даже попытку контакта Роман предпринял, полностью собравшись в дорогу. Привалился ранцем к стволу дерева, очистил сознание от мыслей и желаний, ощутил тепло прижавшейся к его боку питомицы. Мир распахнулся, пропуская в себя, Роман привычно ощутил всё окружающее, горы, растения, животных вокруг. Бесконечное движение вод и воздуха на летящей по своей орбите планете, бушующий пожар Солнца, космическую бездну, скудно заполненную падающими в никуда галактиками. И тепло Машкиного сознания рядом. Во всей этой бесконечности не было человека, присутствие которого ощутил Шишагов. И в то же время он был, находился рядом, рукой подать, и Роман потянулся к нему, перестав делить действия на возможные и невозможные. И вселенная расступилась, выпуская человека и его спутницу, и тут же вновь сомкнулась вокруг них. Изменившись.
Перед медленно приходящим в себя Романом на ровной, огороженной камнями площадке стоял одетый в одежду из пушистых шкур невысокий, коренастый старик, совершенно седой. Холодный ветер трепал его длинную бороду.
— Кин самбуюн, келе. Бар оррагты — ворчливо пробормотал абориген, повернулся к пришельцам спиной, и потопал к стоящим внизу постройкам.
Тёмная холодная вода волнами обрушивается на чёрные скалы, так же, как и много лет тому назад. По ней приходят к северным берегам дающие пищу, кров и тепло моржи, нерпы, и могучие братья людей — киты, которые спасают народ от голода в тяжёлые времена, выбрасываясь на берег, отдавая ему свои тела. Волны выносят на побережье плавник, чтобы люди могли сделать себе нарты, шесты для яранг и каркас для быстрых байдар, способных настичь моржа и привезти в стойбище его мясо. Именно вода стала дорогой, которая увела людей с родных берегов. Но она не виновата, лишь глупец приписывает стихии сделанное людьми. Поэтому Каменный Медведь винил себя. Кого ещё может обвинять старый шаман, от которого ушёл его народ?
Люди всегда жили среди этих скал, били морского зверя на побережье и пасли оленьи стада в бескрайней тундре. Земля их сурова, и без пощады убивает слабых и больных. Поэтому живут на ней лишь здоровые и могучие, настоящие люди. Обширна земля, населённая людьми, много места занимал народ, но мир гораздо больше. Кочуя с оленями, и в погоне за морским зверем уходя слишком далеко от родных берегов, добирались люди до странных мест. Возвращаясь, рассказывали, о краях, в которых растут большие деревья, где лето долгое, а зима коротка, как хвост лемминга. В тех краях тоже жили существа, подобные людям. Они ходили, ели и охотились, носили одежду, их женщины даже зачинали от людей. Но когда обитатели тёплых краёв пытались говорить, их рты выпускали слова, непонятные настоящим людям. Нелюдей было много, но они были слабы, любой охотник народа легко побеждал в бою трёх или четырёх мужчин тёплого берега. Мягкотелые и слаборукие, они не имели настоящей силы, не могли даже натянуть тетиву на луки людей. Зато у них было много еды, хороших шкур, и полезных вещей — медных котлов, бронзовых ножей, красивых украшений. Люди сразу поняли, что мягкотелые посланы им духами предков для облегчения жизни, так же, как моржи, олени и нерпы. Много лет мужчины людей ходили в земли мягкотелых за полезными предметами. Нелюди оказались непослушными и не хотели отдавать то, что послали людям духи предков. Собирались толпами, пускали стрелы из своих жалких луков, били копьями. Иногда им удавалось даже убить настоящего человека. Хо! Медведь, не желая отдавать человеку свою шкуру, может заломать охотника, да только добрый охотник всё равно спит на мягкой шкуре и семья его ест медвежатину. Если зверь силён, его поднимают на копья вместе. Люди стали ходить к слаборуким, собирая мужчин нескольких родов. Научились делать из толстой моржовой кожи и костяных пластин защиту от стрел, действовать в бою сообща, как один человек. И мягкотелые стали убегать от людей народа, ища спасения только в силе своих ног. А люди стали учить мальчиков не только охоте на зверя тундры и моря, каждый человек, подрастая, осваивал мастерство охоты на мягкотелых. Обучаясь, мальчики бились друг с другом, затем и с взрослыми мужчинами, поэтому бой со слаборукими не казался им трудным делом. Народ всегда брал себе всё, что хотел, ведь так пожелали духи предков, дав своим потомкам рыб, птиц, зверей и мягкотелых.
Всё дальше на юг уходили байдары с охотниками, всё больше племён нелюдей познавало могучую силу северных соседей. Бабы народа варили мясо в котлах, а не в кожаных мехах, драгоценные бусы, напяленные одни поверх других, пригибали к земле их шеи, диковинными разноцветными лоскутами украсилась одежда людей. И пришёл день, когда плечи удачливого походника на осеннем празднике мужчин развернулись шире, чем плечи гарпунщика, убившего десять моржей. На следующий год в походы ушло больше людей, чем осталось на моржовый промысел, и мясные ямы заполнили меньше, чем наполовину. А изо рта глупца впервые выскочили слова, которые с болью пролезли в уши Каменного Медведя.
— Почему мы, могучие и непобедимые, живём среди скал и тундры, а жалкие мягкотелые греют свои кости под ласковым солнцем? Если мы можем отнять у них всё, что захотим, нужно отнять у них землю, дающую пищу и летом, и зимой.
Старый шаман кочевал с оленным родом далеко от побережья и слишком поздно услышал эти речи. От яранги к яранге, от стойбища к стойбищу по земле народа летела весть об удачливом вожде, что собрался отнять у мягкотелых землю. Бабы, никогда не бывавшие в южных землях, с горящими глазами рассказывали друг другу о зарытых в мягкую землю просторных ярангах из брёвен, о жарком солнце, о заросших щавелём просторах, лесах, полных кедровых орехов и сладком лакомстве, которое мягкотелым собирают с цветущих лугов живущие в маленьких деревянных ярангах крылатые человечки. Люди слушали бабью болтовню, и забывали о том, что сами рассказали бабам о тёплой земле — из горячих бабьих ртов слова вылетали липкими, застревали в ушах и жалили охотников в самое сердце. Шаманы поехали по стойбищам, вразумляя неразумных, пинками вбивая немного ума в длинноволосые бабьи головы. Разговоры о тёплой земле притихли, но не прекратились. Зимой от берегов ушла нерпа. Такое бывало и раньше, но тогда людям хватало моржатины. В эту зиму ямы показали дно задолго до весны. Умереть береговым людям не дали оленные, две ветви народа всегда помогали друг другу. Однако с первым тёплым ветром в поредевших оленьих стадах начался мор. Олени дохли, выживших не хватало даже на то, чтобы запрячь все нарты. Люди начали умирать от голода.
