Вот тогда все замечательно объясняется. И разговоры о нечисти, и ядовитые насекомые, напавшие на меня, и мое умирание под воздействием их яда.
Хорошо, но лучше больше об этом не думать — неприятно, но спросить стоит.
— Это шершни на нас напали? А были ли они?
— Были, в этом можете не сомневаться, — усмехнулся Сергей Сергеевич. — Не на вас первого они нападают, были и другие случаи, но не такие безобидные.
— Какие же это?
— В Библии написано, что шершней послал Бог против царей аморрейских и этим прогнал их от Израиля.
— Это еще что за цари? Не слышал никогда.
— Давно это было, и уже не важно, но факт остался, запечатлен в Книге книг. Так что целое войско испугалось этих насекомых, и нам сам Бог велел.
— Смешно…
— Отнюдь, людская молва наделяет этих насекомых некоторыми человеческими свойствами — хитростью и мстительностью — и приписывает им чуть ли не разумное поведение. Люди зря такие аналогии не проводят, были случаи, и не раз, когда целые деревни убегали от пчел, побросав свои дома, а кто оставался, тот погибал.
— По-моему, это было очень давно, сейчас нам ничего не страшно.
— Это не так, просто мы вырубили лес повсеместно, тем самым избавившись от многих опасностей, шершни — лишь одна из них. Есть еще и другие насекомые, которые приводили в трепет человечество, — термиты, муравьи, саранча, да и других хватало.
— И это хорошо, — кивнул я. — Вчера я думал, что не выживу, а если, как вы говорите, шершни еще и будут обладать разумом, они вообще никого не оставят в живых, не у всех же найдется ваша мазь.
— У тех насекомых, что мы вчера повстречали, разум есть, он просто работает иначе, чем наш.
— Да ладно вам меня пугать!
— Я не пугаю. — Профессор грустно усмехнулся. — Эти шершни совсем не те, что встречаются в других местах, вы уже заметили, что они крупнее, а значит, гораздо опаснее. Этим насекомым уже мало пчел и ос, которыми они питались раньше, теперь они нападают на мелких птиц и даже на животных, а это уже требует определенной организации охоты. Кроме того, они иначе строят гнезда. Как-нибудь при случае я вам покажу, это скорее дома, чем бумажные домики…
— Не надо мне ничего показывать и хватит рассказывать об этой мерзости. — Я недовольно поморщился, оделся и сел на лавку. — Мне и вчера было страшно, а сегодня еще больше. Как подумаю, что мы можем их еще раз встретить, так идти никуда не хочется.
— Пора завтракать. — Сергей Сергеевич поставил передо мной сковородку со скворчащей яичницей. — Без хорошей еды дорогу не одолеть.
Я попробовал кусочек коричнево-желтой массы и понял, что пожрать мне хочется, а это верная примета, что самогон профессор ставит на правильных продуктах и очищает от вредных сивушных масел каким-нибудь забытым дедовским методом.
Яйца имели странный вкус и были мелкими, словно перепелиные. Может, так оно и было. Магазинов здесь нет, холодильников тоже, поэтому вся еда из природы, с гнезда какой-нибудь птицы.
Впрочем, надо признать, яичница оказалась вполне питательной и по-своему вкусной. Я съел половину и, надкусив хлеб, положил рядом со сковородкой, он казался несъедобным, вязким и отдавал дрожжами.
Профессор ел быстро и аккуратно и от вкуса хлеба не морщился. Буквально за пять минут на огромной чугунной сковородке ничего не осталось, и мы принялись за чай.
Он оказался холодным, вчерашним, очень крепким и приятным, потому что настоялся за ночь, после него я окончательно проснулся, мне захотелось жить, и моя физиология потребовала от меня выйти на улицу.
Но как только встал, вдруг обнаружилось, что моя кожа стала липкой и неприятной на ощупь.
— Хочу помыться. — Я направился к двери. — От меня такой запах идет, словно мое тело уже месяц не видело мыла.
— В озере мыться не стоит, — предупредил профессор, продолжая спокойно пить чай. — Оно мертвое, из него даже звери не пьют.
— А где тогда? — Я остановился, нисколько не сомневаясь, что сказанное — самая настоящая правда. — Мне и зубы почистить надо, да и вся кожа какой-то гадостью покрылась: пот — не пот, грязь — не грязь…
— Ваше тело чистится от моего эликсира, а гадости в вас, похоже, много набралось. В городе дышать нечем, воздух отравлен выхлопами машин и дымом заводов. Едите, опять же, непонятно что. Вся еда консервированная, в ней больше добавок, препятствующих гниению, чем того, что организму требуется. — Сергей Сергеевич допил чай и стал собираться. — Пойдемте, провожу вас, все равно воды во фляжку набрать надо. Забирайте все свое, от родника дальше к кордону пойдем.
— А где помоемся?
— Ключ тут есть заповедный, из него и птицы пьют, и животные, значит, и нам можно.
— Заповедный?
— Когда дойдем, поймете — объяснять долго. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Спешить надо, отстаем от графика.
Я с неохотой взял рюкзак, с какой-то тоской глядя на лавку, на которой провел ночь. Что-то мне совсем не хотелось никуда идти. Мышцы болели, каждый шаг давался с трудом. Но деваться некуда, мне за эту работу деньги платят. Вот дойду до этого кордона, возьму нужную вещь — и сразу назад.
Интересно, на обратном пути будет легче или так же тяжело?
Но когда сделал первый шаг, потом с неохотой второй, то понял, что выживу и дойду.
До родника пришлось идти по берегу озера. Несмотря на то что сияло солнце и яркие лучи отражались в озере, это не поднимало настроение — может, потому что шли по черному, покрытому многолетним пеплом берегу?
Деревья торчали из земли, словно воткнутые в горбушку хлеба погнутые и изжеванные соломинки для коктейля, некоторые совсем упали, выдрав корнями огромные пласты черной земли.
Вода казалась неприятно глянцевой и безжизненной, на ней не плавали кувшинки, а в глубине не колыхались водоросли, на берегу ни одного следа — ни человеческого, ни звериного. Это озеро на самом деле было мертвым, и только самоубийца мог испить из него воды или умыться.
Поневоле вспомнился братец Иванушка, которого сестрица Аленушка уговаривала не пить всякую гадость, а дойти до родника. Не послушался Иванушка и превратился в мутанта с рогами и копытами. Наверно и со мной произошло бы то же самое, не послушайся я профессора. А мне и без того скверно. Как подумаешь, что со мной вчера происходило, так сразу тело холодным потом покрывается. Не думал, что галлюцинации от мухоморов такие болезненные. Или все-таки это было наяву?
Мы углублялись все дальше в лес, озеро осталось за спиной. Тишина — вот что мне больше всего здесь не нравилось. Не слышалось ни крика птиц, ни воя или рева животных, только унылый, едва слышный вой ветра, запутавшегося в голых ветвях мертвых деревьев.
