- Почему?
- Да потому что я пока еще твердо держусь на ногах, а другие их давно уже протянули.
Грэхем повесил трубку. В глазах у него горел странный огонек. Почему-то он знал, что правильно оценивает грозящую ему опасность. Он должен пойти на риск, неимоверный риск, выступив против сил, совершенно неизвестных и поэтому особенно грозных. Неусыпная бдительность - вот нереальная цена свободы. И если ему, как и Уэббу, суждено пасть в тщетном усилили заплатить эту цену, что ж, так тому и быть!
Шеф полиции Корбетт наконец нашел того, кого искал на верхнем этаже битком набитой Центральной больницы. По словам раненого получалось, что из трех тысяч уцелевших, извлеченных из-под развалин Силвер Сити, он был единственным, кто работал на заводе Нэшнл Кэмера.
Пострадавший был забинтован с головы до пят, даже глаз не было видно. Свободным оставался только рот. В палате стоял сильный запах дубильной кислоты - немое свидетельство того, что несчастный получил обширные ожоги. Грэхем присел с одной стороны койки, Корбетт - с другой.
- Пять минут, не больше! - предупредила усталая сиделка. - Он очень слаб, но может продержаться, если дать ему шанс.
Приблизив губы и закрытому повязкой уху, Грэхем спросил:
- Что же все-таки взорвалось?
- Резервуары, - послышался слабый шепот.
- Нитрат серебра? - Грэхем постарался, чтобы в вопросе прозвучало недоверие.
- Да
- Как вы это объясните?
- Никак. - Он провел распухшим языком, бледным и пересохшим, по марлевой бахроме, окаймлявшей обожженные губы.
- Где вы работали? - тихо спросил Грэхем.
- В лаборатории.
- Занимались исследованиями?
- Да.
Грэхем со значением взглянул на Корбетта, который внимательно прислушивался к разговору, потом обратился ж человеку на койке:
- Над чем вы работали, когда произошла катастрофа?
Ответа не последовало. Рот под бинтами плотно сжался, дыхание стало совсем неслышным. Встревоженный Корбетт вызвал сиделку.
Девушка примчалась и захлопотала над пациентом.
- С ним все в порядке. У вас еще две минуты. - Она тут же убежала. От долгого дежурства лицо ее побледнело и осунулось.
Грэхем еще раз задал вопрос - снова молчание. Нахмурившись, он дал Корбетту знак вступить в разговор.
- С вами говорит Корбетт, начальник полиции Бойсе, - сурово изрек тот.
- Человек, который вас допрашивает, - офицер Разведывательной службы Соединенных Штатов. При вчерашнем взрыве погибло больше тридцати тысяч человек, а те немногие, кто уцелел, находятся не в лучшем состоянии, чем вы. Необходимость выяснить причину трагедии гораздо важнее, чем ваша лояльность по отношению к работодателям. Советую не упрямиться.
Плотно сжатые губы не шевельнулись.
- Если вы не заговорите, у нас найдутся средства. - начал было Корбетт.
Дав ему знак замолчать, Грэхем снова приблизил губы к уху лежащего и тихо сказал:
- Доктор Бич разрешил вам сказать все, что вы знаете.
- Бич! - воскликнул несчастный. - Почему же он велел мне ничего не рассказывать?
- Он сам вам велел? - ошеломленно спросил Грэхем. - Когда это случилось? Он что, заходил сюда?
- За час до вашего прихода, - тихо проговорил собеседник.
Грэхем с трудом сдержался, чтобы не крикнуть: "Так, значит, он жив!", но вовремя взял себя в руки и доверительным тоном произнес:
- Час - большой срок, многое могло произойти. Говорите без всяких опасений.
Запеленутая фигура на кровати слабо пошевелилась.
- Позавчера мы получили новую эмульсию, - неохотно признался он. - Мы работали над ней уже три месяца под руководством Бича. Вкалывали, как проклятые, в три смены, день и ночь. На нас так жали, как будто каждая секунда обходилась кому-то в тысячи долларов. Бич не собирался отступать. Чтобы разработать такой состав, одному экспериментатору потребовалось бы лет десять, но нас было шестьдесят, и все ресурсы компании были к нашим услугам. Наконец в среду утром Уайман получил ее. Да, это было в среду утром, но мы не были уверены окончательно, что он получил именно то, что нужно, пока не испытал и ее как раз перед самым взрывом.
- Что это была за эмульсия, и как вы ее испытывали? - задал наводящий вопрос Грэхем.
- Фотографическая эмульсия, сохраняющая чувствительность далеко за пределами инфракрасного диапазона, гораздо дальше, чем любые имеющиеся в продаже пленки, которые нам удалось раздобыть. Бич считает, что такая эмульсия должна регистрировать какие-то объекты, вроде солнц, а зачем - не знаю. Никто из нас не знал.
Использовав состав Уаймана, мы провели обычную экспозицию, и действительно - получили негативы, на которых запечатлелись какие-то шутки, похожие на мелкие солнца.
- А дальше, дальше? - подгонял его Грэхем.
- Мы стали их с любопытством разглядывать и потом еще долго обсуждали. Эти солнца представляли собой небольшие шарики невидимого излучения. Три или четыре из них парили над крышей экстрационного цеха номер четыре. Почему-то
- я не могу объяснить, почему именно, - после того, как мы их увидели, всеми овладело сильнейшее волнение, люди просто из себя выходили. В тот момент, когда мы узнали, что испытания дали положительный результат, Бич был дома, и Уайман ему позвонил. Как раз в середине их разговора - трах! - и все взлетело в воздух.
- А Бич определенно знал о существовании этих предметов еще до того, как вам удалось их сфотографировать?
- А как же! Я не знаю, откуда он о них узнал, только он наверняка был в курсе.
- И он никогда не намекал вам на происхождение этих объектов?
- Нет. Только объяснил, как они должны выглядеть на негативе. И все. Он вообще о них особо не распространялся.
- Спасибо, - сказал Грэхем. - Я уверен, что вы нам здорово помогли.
Отодвинув стул, он медленно вышел из палаты. Корбетт в полном недоумении следовал за ним. Миновав изогнутую аллею, выходящую на главную дорогу, они остановились у гиромобиля, принадлежащего начальнику полиции.
Повинуясь какому-то еле уловимому импульсу, какому-то странному наитию, которые он не смог бы ни выразить словами, ни объяснить, Грэхем постарался выбросить из головы результаты только что закончившегося допроса и сосредоточиться на чем-нибудь другом. Повелевать своим умом оказалось не так-то легко, и первые несколько минут, пока ему не удалось направить непокорные мысли по безобидному пути, он буквально взмок от напряжения. Грэхем извлек из памяти женский образ, и ум его с готовностью принялся любоваться волной черных кудрей, изгибом бедер, безмятежной улыбкой, которая временами освещала миловидное лицо в форме сердца - ну конечно же это была доктор Кертис! Как мужчина он мог без всякого труда забывать о ее профессиональных качествах. И вообще, кто дал ей право напускать на себя ученый вид - с такой-то фигурой!
