— Папа?
Зашел в зал, тоже никого. Щелкнул выключателем, лампочка на потолке залила комнату теплым светом. Плед на диване скомкан, как будто кто-то на нем спал и не заправил. На небольшом столике ворох лекарств и таблеток.
— Мама?
На кухне тоже никого. Опять лекарства на столе. Полная раковина грязной посуды, над которой уже роем крутились мухи. Пластиковые бутылки с водой, часть полная в упаковках, с дюжину пустых возле мусорного ведра.
— Папа?
Дверь из коридора между залом и кухней приоткрыта. Подтолкнул ее рукой и вышел на террасу, выходящую на задний двор. В прямоугольнике света увидел спину мужчины, сидящего на ступеньках. Футболка отца, но это не он. Слишком узкие плечи и шея, слишком тощая спина.
Эй? — Неуверенно позвал, но человек не повернулся.
Опустив фонарик в пол и подошел ближе и дотронулся до плеча. Мужчина опрокинулся на бок. Отец, точнее то, что от него осталось. Папа всегда был крепким мужчиной, даже при не высоком росте, весил за восемьдесят килограмм — широкие плечи, мощные руки выдавали спортивное прошлое. Сейчас же перед ним ссохшийся труп, как высушенное на солнце яблоко.
Тимур сжал зубы до боли в скулах. Захотелось кричать. Опустился на колени, положил на тело руку и не убирал ее несколько минут. В голове только шум. Шум от страшной боли, намного страшнее чем физическая. С ней ничего не сделаешь, не выпьешь таблетку, не сходишь к врачу.
— Пап… — Тихо прошептал и заплакал.
Сел на ступеньки рядом с телом отца и просто сидел. Слезы текли беззвучно. Ненадолго забыл о матери, боль захлестнула его полностью, парализуя и забирая волю к движению. Просто сидел. Не думая ни о чем. Встать и куда до идти не было никакого желания и казалось кощунственным. Еще раз посмотрел на отца и отвернулся.
«Надо похоронить, дома.»
Тимур вытер слезы ладонью и повел фонариком по забетонированной площадке на заднем дворе. Прямо возле ступенек лежала лопата со следами засохшей земли.
«Нет, пожалуйста, только не это.»
Медленно поднялся, уже зная, что найдет. Перешагнул через лопату и направился к нескольким деревьям, росшим возле сарая. Два персика и хурма. Родители посадили их, как только построили дом. Каждый год собирали урожай и потом, все вместе, закатывали в банки варенье — своеобразный семейный ритуал. Прямо под персиком вздымался небольшой бугор свежевскопанной земли. Притоптанная газонная трава вокруг. Пустая бутылка дорого коньяка, которую отец хранил больше десяти лет в шкафу, откладывая на свадьбу сына. В холм у изголовья воткнут плоский камень из маминого сада камней, на серой поверхности углем дрожащая надпись — «Любимая».
Глава 2. Саша
24 июня. Москва
Домашний бар выручал в который раз. Уже вторая пустая бутылка дорогого виски лежала возле дивана. Клубный транс играл не громко, но и этой громкости хватало, чтобы заглушить внутренние голоса. Он полностью голый, в смеси алкогольного опьянения и наркотического угара танцевал на диване. Мозг отключился. Приятное забвение обняло мягкими лапами, но иногда упускало, как скользкое мыло из рук. После зыбкой пучины дурмана, реальность встречала болью и страхом. Он начинал рыдать и выть, как раненный зверь. Жалость к себе, брошенному одному, душила. Но несколько глотков и дорожка со стеклянной столешницы, снова уносили туда, где хорошо и не больно. Не знал который час, и не хотел знать. Просто танцевал, бродил по квартире, выходил на балкон и кричал. Орал во все горло, до хрипоты и срыва голоса. Просто потому, что ему хотелось. Воспаленный мозг накрывал волной возбуждения, и он жалел, что отправил девушек, приходилось справляться своими силами. Кто-то стучал в стены, посылал их в известном направлении и продолжал трип. Возвращаться в реальность не хотелось, там он никому не нужен, там он один, больше нет тех, кто прикроет, защитит и поможет. И ему теперь там не место. Хотелось остаться здесь, в приятном и таком привычном отстранении. Далеко за полночь ресурсы организма закончились. Включился механизм самозащиты, и он отрубился в зале на полу. То ли уснул, то ли потерял сознание.
25 июня.
21.09 по московскому времени.
Пробуждение не из приятных. Голова раскалывается и отзывается на каждое движение резкими ударами боли. Желудок, который и так уже изверг все свое содержимое, сжимается спазмами в агонии и дрожит, как посыпанный солью слизень. Хочется пить и умереть. Насколько хорошо ты оттянулся, настолько же плохо потом — эту аксиому он усвоил уже давно, но сейчас его состояние многократно переплевывало вчерашний угар. Сдавленно замычал и попробовал открыть слипшиеся глаза.
— Как же хреново. — Голос звучал сдавленно и хрипло.
Кое как добравшись до душевой, смыл с себя остатки рвоты и вчерашнего веселья.
Горло горело так, что не побрезговал сделать несколько глотков водопроводной. Укутавшись в домашний халат, организм сходил с ума — мерз даже в теплой квартире, добрался до кухни и присосался к бутылке «Перье». Пара таблеток шипучего аспирина, скоро должны помочь.
Вспомнил про родителей, и волна тоски сдавила грудь. Что теперь делать? Куда звонить, к кому бежать? Надо организовывать похороны, но как? Достав из кармана мобильный, позвонил Наталье Сергеевне, секретарше отца. В телефоне долго молчали, и когда уже собрался положить трубку — ответили.
— Ало.
— Наталья Сергеевна? Это Саша.
— Я поняла. Про родителей — знаю. Что ты хотел?
— Их же похоронить надо. Хотел узнать, кто этим займется?
— Ты вообще в курсе что происходит? — Секретарша сделала долгую паузу и громко выдохнула. — В стране эпидемия, уже тысячи, нет даже сотни тысяч умерших. Я в больнице, первые симптомы. Никто не знает, что будет дальше. По поводу похорон, не ты ли должен этим заниматься? Сделай хоть раз что-то для них, и так всю жизнь на отце паразитировал, так имей к нему уважение, тварь!
Короткие гудки. Саша на секунду опешил и застыл с телефоном у уха.
— Вот сука! Совсем страх потеряла? Я тебе устрою веселую жизнь, секретутка конченная!
Нашел в списке контактов имя друга и набрал.
— Да, привет. — Голос Ника звучал почти так же, как и Натальи Сергеевны — тихо и сдавленно.
— Ник привет. Ты где?
— Уехал из города.
— Куда?
— В Подмосковье, в загородном доме.
— У меня отец умер, и мать. — С трудом выдавил Саша.
— Соболезную. Мои тоже слегли. В больнице, в тяжелом состоянии.
— Ты не знаешь, как похороны организовать, куда звонить, что делать? — Саша начал нервничать и стучать по дивану пальцами.
— Ты что, из дома так и не выбирался?
— Покутил немного, зря ты отказался. Только отхожу.
— Понятно. — Ник глубоко вздохнул. — Вытащи голову из песка. Москва уже полностью парализована, я свалил потому, что беспорядки начались. Мародеры, все дела. Все закрыто. Магазины, банки, кафе, вообще все. Люди мрут пачками. Когда из города ехал, видел колонны военных грузовиков, из города груженные едут. Ясно что и куда они везут. Никто твоих родителей хоронить не будут. Ты понимаешь масштабы эпидемии?
— В смысле не будут? Ты рехнулся что ли? А куда их денут?
— Блин, ты все мозги себе пронюхал? Они умерли от этой заразы. Трупы сожгут, или еще что, я точно не знаю. И то если будет, кому это делать. Менты уже все разбежались, на вызовы никто не приезжает. В скорую не дозвонишься. Я уверен — еще пара дней и все. Не будет государства. Все, кого я знаю, либо уже умерли, либо заболели. Самому сегодня хреново, но это может на общем фоне, от страха или паранойи.
— Ник, ты прикалываешься? — Саша не верил тому, что слышал.
— Да конечно, с первым апреля, дебил! Вытащи свою задницу из дома и сам посмотри. — Никита бросил трубку.
В голове стоял звон, от страха и пустоты. Порывшись на столе, в завале позавчерашней еды, пустых бутылок и стаканов, нашел пульт от телевизора и начал листать каналы. На первом — объявление правительства о введении чрезвычайной ситуации, по второму — просто инфографика о распространении эпидемии. Цифры ужасали. За трое суток заражено более трети населения планеты. Умерла половина заболевших.
