Я тоже бросил взгляд на свои командирские, в водонепроницаемом корпусе. Действительно, пора было выходить, чтобы успеть к «Березкам» к шести. Поправив рюкзак, я взялся за ручку двери. Солнце давно освещало помещение лодочной станции, день обещал быть теплым.
– Эх, Андрюха! – воскликнул вслед Пригоршня. – Куда ты без меня?
И он поспешно отвернулся, махнув рукой.
Мы со Шнобелем вышли на яркий солнечный свет.
* * *
Шнобелю в моей компании было явно не по себе. Он болтал больше обычного и шутил неудачно, причем сам это чувствовал. Пару раз разражался неестественно громким смехом вслед своей же шутке, но потом замолкал и мрачнел. Наконец наемник не выдержал:
– Ты, Химик, пойми! Ничего личного, вы мне понравились, нормальные парни. Я бы с вами в Зону пойти не побоялся. Но у меня своя команда, и я не могу подвести их. Вот вы с Пригоршней сколько вместе работаете?
Я молчал. Мы шли по нескошенному лугу, сухая трава давно полегла, прибитая ночными заморозками, ноги частенько путались в переплетении стеблей. Дядя с наемниками и Пригоршней следовали за нами где-то далеко сзади.
– Вот, – назидательно продолжал Шнобель так, будто получил ответ. – А мы пять лет вместе. Каких только дел не делали, куда не ходили! И в Тунгуску забирались, и… да что там говорить! Даже Крыса, уж на что гнилой человек, а и тот спину всегда прикроет. Прикрывал…
Он заткнулся, вспомнив, как погиб Крыса, помрачнел. Глинистая земля была твердой, как камень. Перевалившее через зенит солнце уже прилично припекало, да еще этот тяжеленный рюкзак с артефактами… я взмок. Спасал только сильный ветер, дующий через равнину, он охлаждал лицо, высушивал капли пота на лбу. Пожухлая трава громко шуршала под подошвами, пахло сеном и глиной. Шнобель после паузы продолжил:
– Ты, Химик, пойми, нет объективно плохих парней. Для себя каждый хорош. Просто у каждого свои методы, свои цели… Вы, которые считаете себя хорошими парнями, для нас можете быть плохими парнями. Ну, ты понимаешь. Лохи, тормоза, отсталые, своей выгоды не понимаете, над какой-то честью трясетесь… А это все другие парни придумали, про честность и прочее. Чтобы такие честные, как ты, свою выгоду видеть стыдились бы. И дорогу другим не перебегали бы. Сечешь фишку? Ну а потом эти честные парни называют себя хорошими, а парней, которые на правила для лохов плюют, – плохими. Но мы не плохие. Это вы нас так назвали.
– Может, ты еще и Гегеля читал? – не удержался я. – Развел тут диалектику. А сам сейчас пойдешь и положишь двадцать ни в чем не повинных людей. – Мне хотелось достучаться до него, Шнобель казался мне человеком с остатками совести, не окончательно потерянным.
– Ни в чем не повинные? – делано удивился Шнобель, поворачивая ко мне длинное лицо с поднятыми бровями. – Думаешь, они в жизни не украли, не убили, у ребенка конфету не отобрали, с чужой женой не переспали?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я! Они тебе ничего не сделали.
– Ты тоже убивал таких, – с дьявольской кротостью возразил Шнобель. – Если даже кто-то собрался тебя пристрелить – он же еще не ничего не сделал, верно? Только собирался. А ты его завалил!
– Иезуит, тоже мне. Не дается тебе, Рома, софистика. Право на самооборону даже в законе прописано. А то, что ты собираешься совершить, называется преднамеренным убийством.
– Ты мне законами не тыкай. – Шнобель почти обиделся, из чего я заключил, что он, возможно, имел в большом мире столкновения с этим самым законом. – Ты по совести скажи. Эти, на базе, пристрелят тебя и не задумаются, когда узнают, что собираешься сделать ты. А что ты друга спасал, это они спросить не успеют.
Он замолчал. Мы шли уже давно, солнце клонилось к горизонту. Я пару раз оглядывался: Дядя с наемниками и Пригоршней по-прежнему шли сзади на приличном расстоянии.
– А по совести это ты мне скажи: вот зачем ты туда сейчас идешь, в «Березки»? Ради дружбы?
Шнобель оживился:
– Ты сам посчитай: за арты база отвалит хороший куш, потом на базе можно будет поживиться оружием, артов еще набрать, может, у начальства в сейфе заначено чего… Ствол прикуплю, снарягу обновлю… Дядя, опять же, обещал подкинуть, если мало хабара будет.
Я критически осмотрел простое снаряжение наемника.
– Мало? Да если базу обнести, можно увешаться стволами, как елка игрушками!
Тут Шнобель поскучнел и отвернулся.
– Батя у меня в параличе лежит, – буркнул он. – Я деньжат подкидываю. Врачи говорят: может расходиться. У него ведь только левая сторона парализована. Но лекарства нужны, такие, спецом для мозга. Знаешь, какие дороженные? Мать с ним убивается, старенькая она. А так сиделку наймет.
Я не сразу нашелся, что сказать, а когда придумал, Шнобель уже повеселел:
– Да и вообще, нравится мне тут. Хабара надыбал, снарягу обновил – и в новый поход. Весело живем! Не жалею я, что в Зону попал. Настоящая жизнь, без этих ваших… преднамеренное, непреднамеренное… или ты, или тебя, все по-честному.
Вдалеке показались уже холмы, среди которых и лежала цель нашего похода. Мы прибавили шаг.
– Скажи, Шнобель, – спросил я серьезно, – ты с этим Дядей знаком. Он вообще кто? Сначала я думал, он твой дядя, теперь смотрю – кличка это его, так? Он вообще слово держит? Он моего напарника не замочит, пока мы с тобой базу берем?
– Я уже не Рома, да? – понимающе улыбнулся наемник. Затем поморщился. – Да фиг его знает, – честно ответил он. – Я бы с ним в сложную локацию не сунулся. Умный он слишком. – Шнобель покосился на меня и прибавил: – Ты тоже умный, Химик, но не слишком, не чересчур. Ну, то есть, не глуп, не, я-то чую. Недаром рубильник у меня такой, – усмехнулся он, пошевелив носом. – А Дядя вот – слишком.
– И как это влияет?
– Да вот попробуй объясни, – развел наемник руками. – Просто чую я так. Нормальные люди живут по понятиям, ну, ты понял. А он мыслями своими. И в какую сторону его мысли повернут, не угадаешь. Но вроде Валерьян ему доверяет. А я Валерке доверяю. Пять лет мы с ним ходим, и ни разу он с заказчиком не прогадал, всегда у нас и хабар был, и команда почти без потерь. Правда, – тут наемник помрачнел, – в этот раз трех человек потеряли. И фигня эта странная творится…
Тут я забеспокоился. На часы посмотрел. Обычно «фигня странная», которую Шнобель упомянул, начиналась днем. Не то чтобы как часы, но довольно уверенно, каждый день. А сегодня идем – и ничего. Или чего? По времени мы уже к холмам должны подходить – а холмы по-прежнему на горизонте маячат, до них еще пилить и пилить.
– Что такое, что ты на меня зыришь? – забеспокоился и Шнобель. – Что я не так сказал? Долго еще шкандыбать?
– Это ты правильный вопрос задал, дорогой товарищ. – Я достал компас, лежащий в нагрудном кармане куртки и привязанный шнурком к петлице, благодаря чему он не потерялся во всех наших передрягах. Хотя собирался достать уже в холмах. – Сейчас попробую выяснить…
