— О, великие боги!.. — выдохнула Лития.
— А ежели они плату потребуют за то, что чудище истребили? — взвизгнул Барбак. — Детей наших себе на пожрание?..
— Ваше высочество! — кровожадно оскалился Оттар. — Ежели разрешите, я сейчас этому дураку ум вправлю… через одно место!
— Прекрати, сэр Оттар. Сэр Кай! Сэр Герб! Почему вы молчите?
Кай положил обглоданное свиное ребро на стол. Вытер губы ладонью.
— Мы знаем, что люди боятся нас, — сказал он. — А боятся они, потому что их страшит все непохожее на них и все непонятное им. Люди так мало знают о мире, в котором живут. И не хотят знать больше. Люди неразумны и слепы. Там, где благо, — они видят зло. А зло понимают как правду. Многие из людей не знают, кто они и зачем живут, — в этом причина их слепоты.
Герб опорожнил кружку. Аккуратно поставил ее.
— Для того чтобы вечерами шептать друг другу пугающие истории, людям достаточно одного лишь Горного Порога, — проговорил он, обращаясь к принцессе. — И ничего странного нет в том, что сведения о Северной и Болотной Крепостях не доходят до большинства подданных Шести Королевств. Если знание истины не жизненно необходимо, истина перестает быть нужной.
— Когда я думаю о том, сколько мне придется сделать, когда я стану королевой, — сказала Лития, — мне становится не по себе. Тысячи и тысячи людей живут, не зная, кому обязаны своим спокойствием.
— Как не знать, ваше высочество! — подал голос староста, преданно глядя на принцессу и желая, видимо, оправдаться в ее глазах. — Его величеству сэру Эрлу обязаны! Вам, ваше высочество, обязаны… Рыцарям Горной Крепости… — Он поймал взгляд северянина и, втянув голову в плечи, скороговоркой добавил: — Другим… разным рыцарям обязаны. И конечно, Высокому Народу! Но избави нас боги от болотников!..
— Те, кого вы, кретины, называете болотниками, — заорал выведенный из себя Оттар, — и есть рыцари Болотной Крепости Порога!
Барбак застыл в той позе, в которой и застал его крик северянина: низко припав к полу, будто жаба.
— Ступай и сделай то, что велела тебе ее высочество, — вывел его из ступора спокойный голос Герба. — Укушенный оборотнем должен умереть. Убей его сам, если не можешь заставить сделать это жителей своей деревни.
Староста, шатаясь и обалдело мыча, покинул комнату.
— Наши умения и способности всегда вызывали у людей оторопь, — спокойно проговорил Кай, поднимаясь из-за стола. — Наши поступки для них непонятны. Разве удивительно, что о нас слагают такие истории?
Герб, встав, оправил на себе пояс, попробовал, легко ли покидает ножны меч.
— Брат Оттар, останься с ее высочеством, — сказал он. — Мы постараемся управиться поскорее.
Очнулся он в полной темноте и первые мгновения не мог понять, где находится и что произошло накануне. Но, стоило открыть глаза и поднять голову, острая вспышка боли пробудила его разум. Поход к охотнику Варгу… Покупка ножа… Обратный путь домой… И нападение чудовища…
Аж застонал, попытавшись встать на ноги. Левая рука практически не действовала — он едва мог приподнять ее. Рана на плече пульсировала дикой болью, боль разливалась по всему телу, отдаваясь в голове яркими всплесками. Аж попробовал нащупать рану здоровой рукой — когда ему это удалось, заскрипел зубами. Слезы сами собой брызнули из его глаз.
Чудовище ужасными своими клыками выдрало из плеча кусок мяса, должно быть, с кулак величиной. Рука крестьянина никогда не обретет прежнюю подвижность и, скорее всего, начнет сохнуть… Но и это не было самым страшным. Ядовитая слюна чудовища попала в его кровь. И вряд ли огонь смог уберечь Ажа от заражения. Ведь всем известно, что огонь может помочь, только если рану прижечь немедленно после укуса. А сколько он бежал через ночной лес?..
Лучше бы чудовище сожрало его, как и других жертв. Он и так фактически мертв. Как только взойдет на ночное небо полная луна, Аж Полторы Ноги обратится громадным волком, жаждущим человеческой крови…
Над его головой послышались какие-то звуки. Вскинувшись, парень призывно вскрикнул, но вместо крика из пересохшего и сдавленного мукой горла вырвался хриплый, похожий на рычание, стон.
Наверху кто-то испуганно охнул — и простучали быстро удаляющиеся шаги. На голову Ажу посыпалась труха.
Некоторое время он сидел неподвижно. Потом с удивлением понял, что глаза его привыкли к темноте. Крестьянин увидел очертания полок, на которых смутно белели непонятные предметы размером с человеческую голову. Он подковылял к полке, вытянув вперед здоровую руку. Пальцы его наткнулись на холодную шероховатую поверхность обожженной глины. Кувшин! От неловкого движения Ажа сосуд покачнулся и упал с полки. Аж тут же услышал глухой треск и почувствовал запах кислого молока.
И сразу же стало ясно: он в погребе. Крышка погреба закрыта, и лестница вытянута наверх.
Вот оно что. Его спустили сюда… Но не убили. Почему не убили? Разве найдется на этих землях хоть один человек, который не знает того, что укушенный оборотнем непременно сам станет оборотнем? Может быть, у него все-таки есть надежда? Может быть, огонь все-таки помог?
Несколько минут, пока не устали и не задрожали ослабевшие ноги, Аж стоял у полки, напряженно размышляя. Потом сел на холодный и сырой земляной пол. Криво усмехнулся.
В памяти вдруг всплыли события прошлогоднего лета. Тогда Бешеный Вак, мужик сухой и резкий, получивший свое прозвище за чрезмерную вспыльчивость, поймал на своем заднем дворе бродягу, пытавшегося увести овцу. Дело было на самом рассвете, когда сон особенно тягуч и сладок, — на это, видать, и рассчитывал вор. Не учел он только того, что в деревнях встают рано, обычно еще до света — должно быть, сам бродяга привык чаще живать в городах. Вак, вооруженный дубиной, выгнал воришку на улицу… Сейчас, сидя в сыром подвале, снедаемый болью и смертной тоской, Аж вдруг ясно увидел то утро.
На отчаянные вопли Вака сбежалась почти вся деревня. Встревоженный, прихромал и сам Аж… Остывшая за ночь земля холодила босые ноги, из дворов — тут и там — со всех сторон раздавалось мычание коров, которых некому было выгнать… Люди, вставшие плотным кольцом, разноголосо вопили. Захлебывались лаем деревенские лохматые собаки. А в центре кольца, как безумный, в одних портках скакал Вак. В руках Бешеного была короткая дубина. Узкая безволосая грудь Вака, несмотря на прохладное утро, блестела от пота. Тот, вокруг которого в приступе неистовства метался Вак — молодой парень с испитым лицом, неровно поросшим клочковатой бороденкой, — сидел на земле, поджав под себя ноги, руками обхватив плечи. Голова парня была задрана вверх, он испуганно зыркал глазами туда-сюда. Будто пытался поймать на лицах окружавших его крестьян хоть что-то, что могло его успокоить. Но видел он только злобу и враждебность. Бродяга не кричал, не умолял и не двигался с места. А жители деревни сыпали проклятиями, подбадривая Вака. И тот, в который раз уже слыша призывы «размозжить башку ублюдку», все ближе и ближе подступал к воришке, заносил дубину для удара — но почему-то не бил. Аж и сам выкрикивал несколько раз что-то вроде: «Кончай с ним!» Ну а как же еще поступать с такими гадами? Работаешь изо дня в день, чтобы прокормить жену и малых детей, руки в кровь стираешь, а тут является какой-то чужак — и норовит тебя в одночасье лишить твоего родного, кровного, тяжко заработанного. Сволочь! В землю затоптать такого, как поганую змею! Аж и сам бы воришку прибил, да как-то… боязно было начинать самому. Человека убить — это ж не курицу… В деревне, конечно, случались драки, особенно часто — в праздники, но обходилось без серьезных увечий, дрались кулаками, иногда — колошматили друг друга дубьем. Разбойники в эти края не забредали, так что никому из местных никогда не приходилось брать в руки оружие с целью убить или ранить кого-нибудь… Может, если бы воришка бросился бы на кого-то или попытался бежать… Или хотя бы заорал… кто-нибудь из толпы и решился бы. Но он только сидел, сжавшись, пытаясь уцепиться испуганным взглядом хоть за кого-то. Вот в толпе мелькнула красная рожа старосты Барбака, мелькнула и скрылась. О том, что воришку следовало скрутить и везти в баронский замок, Аж тогда почему-то не подумал. И, наверное, никто из деревенских не подумал тоже…
