– Спасибо, доктор.
– Не за что. Ну, сами дойдете? Вот и хорошо. Вон туда, прямо и направо. Только не спешите. И Вову этого позовите сюда.
Мастер кивнул и понес себя по коридору, как драгоценный сосуд, до краев наполненный не менее драгоценной жидкостью. Некоторое время он будет очень сильно беречься. Может, даже пить не станет и курить бросит, но это зависит от того, до какой степени он испугался. Терапия.
Любка посмотрела ему вслед и удивленно покачала головой.
– Надолго это? – спросила она тихо, когда рабочий скрылся.
– Что?
– Ну…
Она неопределенно пошевелила пальцами у головы, что, по-видимому, должно было означать помрачнение сознания.
– Да все нормально. Попьет водички, посидит, отдышится – и все дела. Слушай, мне чего-то тоже есть охота.
Тут в коридоре показался охранник. Выражение служебного рвения было приколочено к его лицу огромными гвоздями. Значит, проникся. Осознал.
– Сумку заберите, – скомандовал ему Павел. – И дайте ему попить.
– Что лучше?
– Воды.
– Да! – решительно вступила в разговор Любка. – И пусть берется за дело. А то скоро у нас рабочий день начинается.
Охранник Вова кивнул, подхватил сумку и сделал почти уставной поворот для того, чтобы удалиться.
– Чего тебе приготовить? – спросила Любка.
– Слушай, а тут какой-нибудь столовки поблизости нет? Я бы, честно говоря, съел сейчас хороший кусок мяса.
– Клуб рядом. Они до утра работают. Пошли, я угощаю.
Два часа спустя он, сытый и слегка уставший, засыпал в собственной кровати, предварительно отключив оба телефона. Уже проваливаясь в сон, он накинул на себя нечто похожее на серебристый шатер, который переливался так, будто по нему стекала вода или театральный бутафорский дым. Никакой внешней опасности Павел не ждал, просто хотел выспаться перед тем, как снова возвращаться в офис к Любке, хотя его квартира была наполнена достаточным количеством заплаток, способных оградить хозяина почти от любого внешнего воздействия. После обеда у Любки ожидался какой-то очень серьезный клиент, которого нужно обслужить по высшему разряду. Павел согласился, только получив твердые уверения, что это будет не та сексуально не удовлетворенная министерша, что накануне.
У него не было таланта Штирлица просыпаться через двадцать минут или через любой другой, заранее определенный промежуток времени. Владея основами аутотренинга – даже основами, – это было бы несложно сделать, ибо то, что знаменитым писателем подавалось как некое большое достижение, почти недоступное для других людей, на самом деле легко вытекало именно из основ, доступных любому, кто сумел понять и принять опубликованное не менее знаменитым Леви.
К слову сказать, анализируя общедоступные источники, даже те же истории про Штирлица-Исаева, и становившиеся ему доступными знания, Павел не раз убеждался, что спецслужбы мира, на какую бы идеологию они ни работали, брали из окружающей среды то, что считали лучшим и необходимым, не считаясь ни с какими идеологиями. Пример со Штирлицем подтверждает это, особенно если учесть, что родину он покинул в начале тридцатых. Впрочем, автор ничего не говорил о том, где нахватался советский разведчик аутотренинга. Может, как раз в гитлеровской спецслужбе. Или у немецких ученых, которых он в каком-то смысле курировал. Или в Испании, где он тоже служил. Или у врачей-евреев, к которым также имел касательство.
Самому Павлу тоже как-то поступило предложение посотрудничатъ. Но он при содействии Петровича, негативно относящегося к тесным контактам с представителями властей, которые к тому же при нынешней свистопляске имели склонность к повышенной кадровой ротации, сумел под благовидным предлогом уйти от лобового отказа.
Сон Павла Мамонтова
Наступил тихий час, тут, в больнице, к этому относились весьма серьезно, как и вообще к режиму, но они все еще гуляли по саду. Разница в возрасте у них была такая, что ее сын был немногим младше Павла, но тем не менее они чувствовали себя друзьями и были на «ты», получая обоюдное удовольствие от общения. Поэтому они не разошлись по палатам, когда настало время отправляться в койки, а продолжали бродить по опустевшим дорожкам, получая особенное удовольствие от того, что нарушают режим и чувствуют себя при этом отлично. Она, правда, порывалась вернуться в корпус, видимо, опасаясь каких-нибудь санкций со стороны персонала, но он ее удерживал, не без оснований рассчитывая на свои добрые, если не сказать приятельские отношения с тем самым персоналом.
Они в очередной раз проходили мимо крыльца, делая уже неизвестно какой круг, когда вдруг в дверном проеме появилась санитарка с фигурой тяжелоатлета на пенсии.
– Вы что тут ходите? А ну марш по местам!
Вступать в открытый конфликт не хотелось да и смысла не было, поэтому они поднялись на крыльцо и вошли в темноватый коридор больницы, пахнущий свежевымытыми деревянными полами.
Она скользнула в сторону, к своей палате, стараясь ступать неслышно; в корпусе царила сонная тишина, в которой прослушивался каждый звук. Он же, приятно взбодренный небольшим приключением, решил продолжить общение. Поэтому вместо того, чтобы повернуть к своей палате, Павел оглянулся, убедился, что санитарки нет, и быстро и тихо поднялся по лестнице на второй этаж.
Здесь тоже было пустынно, но он знал, что еще не все врачи разошлись, во многих кабинетах за закрытыми дверьми они доделывают свои дневные дела или просто отдыхают.
В коридоре было прохладно, как это бывает в летнюю жару в деревянных домах, особенно после того, как в них только что вымыли полы.
Павел прошел до знакомой двери и по-приятельски, без стука открыл ее. С врачихой у него были добрые отношения, позволяющие чувствовать себя в этой больнице достаточно вольно, в том числе игнорировать некоторые здешние порядки. Он вообще здесь отдыхал душой.
Кабинет имел планировку в форме буквы Г, входя в него, нужно было сделать несколько шагов прямо, чтобы потом, повернув направо, оказаться в собственно рабочей зоне. Поэтому при входе зачастую было не видно, есть кто-нибудь внутри или нет.
На месте оказалась не только врачиха, но и ее медсестра. Они сидели по обе стороны установки, напоминающей упрощенный вариант зубосверлильного агрегата, во всяком случае, там имелись металлические трубки, на шарнире согнутые локтем, и какие-то проводки с длинными пружинами.
Позы у обеих были такие, будто они закусывают, то есть умиротворенные, только вместо стола с едой между женщинами был этот агрегат, на который обе внимательно смотрели. Павел, вначале обманутый их позами, хотел было с ходу вместо приветствия пошутить: мол, не пригласят ли дамы к столу, даже подался вперед и одновременно взял стул, подставив его под свой зад, но ни пошутить, ни присесть не успел, так и замерев согнувшись. Поскольку увидел то, на что смотрели женщины.
