Бандиты расселись в комнате. Мокрый опустился в кресло, положив руки на подлокотники. Вова с Дианой сели на диван. А Нос примостился на краешке табурета и постарался придать своему лицу вид надменный и суровый.
Татьяна открыла дверь, пошушукалась с кем-то в прихожей - и в дверном проеме появилась коренастая фигура в широкополой шляпе. Чем сразу поражал лемониец, так это почти полным отсутствием носа. Вместо него имелся незначительный бугорок с двумя дыхательными отверстиями. Между ними трепетала красноватая перепонка. На бледном лице козла выделялись большие водянистые глаза под голыми надбровными дугами. Тонкогубый рот, казалось, кривится в усмешке. Подбородка же не было вовсе - только складки дряблой кожи, покрытые жесткой щетиной. Мощным телосложением козел не отличался - вытянутое туловище с длинными руками, тонкие ноги, имеющие колени с обратной стороны, впалая грудь и выгнутая дугой спина, будто у больного сколиозом. Следом за ним в комнату шагнул громадный лохматый тип. От одного взгляда на него становилось не по себе. Мокрому и раньше приходилось видеть накачанных рангунов. Стоило им заняться культуризмом, и их разносило за пару недель до немереных размеров, но этот превосходил всех. На каком-нибудь чемпионате для инопланетных качков он бы мог взять первый приз. Зеленые глаза громилы посверкивали лютой злобой.
– Здорово, фартовые, - проговорил Мокрый. Поведение его резко изменилось. Даже говорить он стал по-другому, а уж жестикуляция выдавала в нем бывалого уголовника. И прежде, конечно, было ясно, что он не директор кафетерия, но сейчас повадки вора проявились в полной мере. - Ну чё? Заходите в хату, покажитесь честному народу.
Лемониец сделал еще шаг вперед, и следом за ним, пригибаясь и все равно задевая головой за притолоку, вошел Борзо.
– Приветствую вам! - голос козла был высоким и очень неприятным, казалось, он не говорит, а завывает. - Кто тут есть главный?
– Я есть главный. Мокрый мое погоняло. Слыхал, небось?
– Не слыхал ничто… хороший.
– А я не пряник, чтобы всем нравится. Если кого зашиб по недогляду, так это его проблемы.
– Кто есть твои… как это будет… шестерки?
– Шестерок у нас не водится, - сообщил Мокрый, - тут все пацаны фартовые, по понятиям, и девица наша красавица тоже в законе. Кличут Снегуркой. - А теперь назовись да кореша своего лохматого представь.
– Я есть лемониец, как меня называть некоторые на Земля.
– Некоторые на Земля тебя и по-другому называют, - Мокрый хрипло засмеялся. - А погоняло у тебя есть, лемониец?
– Друзья звать меня Крылатый. Слово «лемониец» мне не есть нравиться.
– А я думал, что ты не Крылатый, а рогатый. Ты шляпу-то сними - а то кто тебя знает, лемониец ты или переодетый легавый.
Козел, как ни странно, подчинился, сорвал шляпу и склонил лысую голову, гордо выставив напоказ свои маленькие крепкие рожки.
– На черта похож, - прокомментировал Вова.
– Ты, молодой, помолчи, - басовито заявил рангун. - Старшие базлают, тебя никто хавальник раскрывать не просил.
– А это есть мой старый кореш Борзо, - представил мохнатого здоровяка козел. - Мы хотеть сесть.
Он огляделся. Свободной оставалась всего одна табуретка.
– Садись, Крылатый, - кивнул Мокрый. - Садись, Борзо. Нос, уступи гостю место.
Таргариец с неудовольствием поднялся. Под тяжестью рангуна табурет Носа предательски заскрипел. Борзо с неудовольствием заворчал, приподняв верхнюю губу, поерзал, но ножки выдержали.
– Итак, у вас есть кое-что, отщень нужный мне, - обратился лемониец к Мокрому. - А у меня, быть может, кто знать, найдется то, что есть очень нужно вам.
Повисла напряженная пауза. Мокрый отвечать не торопился. Он просто сидел и насмешливо смотрел на лемонийца. Диана в очередной раз подивилась выдержке старого бандита. На нее стрекозел произвел самое отталкивающее впечатление - эти лишенные век бело-голубые глаза, тонкие кисти рук с длинными пальцами, сероватые длинные ногти, щетка волос там, где должен быть подбородок, и самое неприятное - исходящий от лемонийца едкий запах. Так должна пахнуть смешанная с ацетоном протухшая капуста.
Диану охватило стойкое предчувствие беды. То, что она попала в банду и участвовала в ограблениях, - это только цветочки. Именно сейчас, с появлением стрекозла, началось все самое плохое. То, что в конечном счете погубит ее.
– Да, - наконец заговорил Мокрый, - у нас есть то, что вам нужно. Планы Кремля, подвалов, Манежа, всех прилегающих территорий…
– Я знать. Татьяна говорить. Ваш цена, - голос стрекозла зазвучал так высоко, что резал слух. Диана поморщилась.
– Ты из деловых, как я погляжу, - сказал Мокрый. - Сразу быка за рога… - он осекся, бросил взгляд на черную шляпу, под которой скрывалась пара маленьких рожек. - В общем, сразу к делу. Правильно. Так и надо. Ты сам-то скажи, сколько готов выложить?
– Сто тысяч рублей… и ни один копейка больше.
– А если мы захотим войти в долю?
– Не понимай…
– Ну если мы вместе с тобой поучаствуем в дельце? Как ты на это смотришь? А башли раскидаем поровну.
– Не понимай…
– Мы с тобой пойдем на дело. Понимай? Грабанем Кремль. Бабки поделим.
– Теперь понимай. Двадцать процентов вам, остальное нам с Борзо. План есть готов, вы не есть нужны.
– Двадцать процентов?! Нет, так дело не пойдет. За пятьдесят мы бы еще подумали, подписываться или нет. Но двадцать - курам на смех. Сам покумекай. Где ты фартовых косков найдешь на такое дело? Одну шелупонь подзаборную насобираешь, которая не по закону, а по беспределу, они и кинуть могут, и просто сдать тебя властям. А мы - калачи тертые, все с отсидками, к закону приучены. Даже младший наш, Нос, в «Артеке» чалился. Снегурка - самая отчаянная девка, какую я только знаю. Видел бы ты, как банки она подламывает. У нас все на мази. Если нас возьмешь в долю, мы тебе деньги на раз сделаем. Пятьдесят процентов - это по-божески. Это только потому, что ты мне понравился.
Лемониец задумался всего на секунду:
– Я платить сто тысяч сразу. Не забыли, да? И давать двадцать пять процент. Чтобы вы хорошо работать. Идея - моя, оборудование - моя, сила - моя. Это понимай?
– Сорок пять, - сдался Мокрый. Все же сто тысяч сразу, да и план ограбления есть. - Нас же пятеро.
– Где есть пять?
– Татьяна в доле.
– Ваша проблема. Татьяна не ходит скок. Посредник. Двадцать семь - и половина.
– Имей же совесть, Крылатый. Дай хотя бы сорок.
– Тридцать.
– Эх, тридцать нам никак.
– Почему хотеть сорок, не тридцать?
– На пятерых. По восемь процентов.
– Это есть высший математика. Мы… есть договориться.
