— Знаешь, а ты не похож на фанатика…
— Что такое фанатик?
— Тогда, на площади Новограда, ты пеной брызгал на толпу. Казалось, покажись перед тобой Техно, голыми руками его в блин раскатаешь.
— Нас так учили разговаривать с толпой.
— Не в этом дело.
— Я, кажется, понял. Если ты думаешь, что я бездумный служака, готовый на все ради служения и не видящий других путей, то ошибаешься. Те, кто так думает, долго на границе не живут. Уж поверь: я там продержался довольно долго. Бог от нас отвернулся, уж не знаю за что. Не верю, что он хочет от нас простой собачьей преданности. У меня не было семьи, если не считать некоторых братьев. Тех, с кем рос, с кем служил. Мало их осталось, граница любит забирать лучших… Мне бы хотелось, чтобы сердце не болело за тех, кто все еще мне дорог. Не более. И, конечно, хочу, чтобы те, кто погиб во время погони за вами, сгинули не зазря.
Влад, честно говоря, сильно подозревал, что итогом странного знакомства с Либерием станет то, что тот попробует прирезать древнего во время сна. Выведав, разумеется, перед этим все что возможно. Но нельзя не признать, что пока его компания Влада устраивает, и такие мысли надо держать при себе.
— Луддит, нам пора идти. Холодает, мы не сможем спать.
— Ночью по степи?
— Ну ты же убегал ночью.
— Не было иного выхода. К тому же чудом сохранил целыми кости, уж очень часто падал.
— Я в темноте неплохо вижу, просто пойдешь за мной. Звезды проглядывают, можно определить, где юг.
— Звезд много. К утру, похоже, сильно похолодает. Это плохо, ведь в холод не бывает снега и наши следы не заметет.
— И что ты предлагаешь?
— Ничего. Я просто предупреждаю. За нами могут идти запы. Уж поверь, по зимней степи они ходить умеют, как никто другой.
* * *
Монахи Цитадели называли это место «келейная». Что это обозначает, Лена понятия не имела. Вроде что-то церковное, но не факт, что современный смысл совпадает со старым. Несмотря на узнаваемость языка, в нем частенько проскакивали чуждые слова, да и понятия разнились. Ко многому она привыкла, но далеко не ко всему.
Стены келейной были отсыревшими, так же как стены абсолютно всех помещений, где ей доводилось бывать. Не слишком много, если подумать. Камера пяти шагов в длину и три в ширину, длинный и широкий коридор со свисающими с потолка лохмотьями расслоившегося пластика, уборная в конце коридора. Раз в неделю спуск на четыре пролета, потом такой же коридор, за ним подъем на шесть пролетов к тесной и душной банной комнате. Два раза вместо подъема приходилось спускаться. Сколько на спуске пролетов, она не запомнила, потому что в голову запал лишь конец пути. Там находился сводчатый зал с залитыми свинцом гробами в нишах и множество инструментов пыточного ремесла. Оба раза она там устраивала истерику, клянясь, что рассказывает все, что знает, и ничего больше из нее выжать невозможно никакими пытками. Пока что это срабатывало — Лену не трогали, лишь запугивали, но кто знает, что будет дальше, ведь любопытство монахов в сером неуемно, и складывается впечатление, что они сами не понимают, чего от нее хотят.
Этот, который сегодня ведет допрос, откровенный придурок. Ничего путного еще ни разу не спросил. А ведь что-то надо отвечать, иначе опять придется прогуляться в самый низ ее теперешнего невеликого мирка.
— «…сказал тогда он: „Да не опустится тьма на свет сей“, и вспыхнул свет немеркнущий, такой яркости, что, глядя на него, слепли люди и скот. И светил сей свет до нашествия небесной саранчи. Но погубила его не тьма, а огонь куда более яркий, принесенный небесной колесницей. Записано со слов преподобного брата Панция в год пятого свершения. От кого узнано братом, нам неведомо».
С важным видом, сняв очки в массивной оправе, монах захлопнул толстенную книгу в массивном кожаном переплете и вкрадчиво поинтересовался:
— Известно ли тебе, отродье Техно, как сотворить сей свет? Или хотя бы поведать нам о природе того света.
Этого монаха, как, впрочем, и других, Лена боялась до приступов заикания, но, с другой стороны, его расспросы оставляли надежду на ответы. С другими куда хуже, ведь они постоянно подсовывали ей какие-то непонятные устройства, требуя их оживить или напитать волшебной силой. Доказывать, что она лампочку перегоревшую заменить не умеет, было чревато нерадостной прогулкой в подвал, потому приходилось изворачиваться. А изворачиваться с этими людьми было ох как непросто.
Ну что же, придется что-то отвечать…
— В мое время было много способов сделать источник сильного света. Один из них — атомный взрыв. При нем возникает вспышка, от которой можно ослепнуть.
Монах поднял руку, и Лена послушно замолчала. Тот, вернув очки, полистал вторую книгу, покачал головой:
— Дщерь Техно, ты нам говорила, что при ядерном взрыве вспышка ослепляющая длится недолго. Мгновения. А здесь пишется о немеркнущем свете.
— Я же сказала: было много способов. Помимо ядерного взрыва можно было применять лазер.
— Изжигающие лучи?
— Да. Если они не очень сильные, то просто будут ослеплять.
— И как меряют их силу?
— Откуда мне знать? Я лазерами никогда не занималась. Но сомневаюсь, что подставляют под них глаза.
— Ты слишком мало знаешь: или глупа, или хитра. А вот еще любопытный текст. Он очень древний. Очень. Возможно, сохранился с твоих времен. О событиях, в нем поведанных, не упоминается более ни в одном источнике. Послушай его краткий пересказ. «Создания, прозванные „небесниками“, спускались на землю в огромных телах из стали и алмаза, оставляя за собой лишь руины и смерть. Не было в мире силы их остановить, пока лучшие умы не изобрели могучую машину, названную „Ивенгелиун“. Лучшие из лучших были отобраны для управления ею, но получилось лишь у одного мальчика с душою, в которой смешался бес и ангел, и лишь тогда люди в битве одержали победу. Это случилось впервые за всю войну. Мощь „Ивенгелиуна“, помноженная на знания и навыки лучших воинов, обучивших мальчика, и дух мятежный мальчика — причина этого. Пересказ составлен братом Тацием по отрывочным сведениям, полученным из устных рассказов детей восточных уделов. Полный текст рассказов следует смотреть в собрании его сочинений. Также известен артефакт в нижних уровнях Цитадели, раздел „Неидентифицированные предметы и пластиковые сувениры плохой сохранности“, на котором запечатлена сцена из рассказа, слова неведомого языка и искаженное слово „Ивенгелиун“ на проклятом языке. Из всего этого сделан вывод, что описываемые события имели место в далекую эпоху».
Вновь захлопнув книгу и сняв очки, монах спросил:
