— Значит, где-то поблизости и эта разряженная кукла, Энтолинера!
Альд грозно сдвинул брови. Энтолинера пыталась что-то сказать ему, но он, кажется, уже не слышал. Он пришпорил своего осла, налетел на группу бунтовщиков, из гущи которых торчали две пики с ослиными головами, и, перехватив мощной рукой древко, вырвал из рук того, кто держал. Прорезался длинный, тонкий вой кого-то помятого ослом Каллиеры. Альд подкинул пику в руке, разворачивая острием к толпившимся зевакам и провокаторам, и стал колотить ослиной головой по головам гнусного (как он искренне полагал) сборища. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Кто-то схватил осла за поводья, кто-то уже резал ножом подпругу, кто-то кричал: «Ашмал, дружище! Пырни ему под ребра… под ребра ему!» Разозлившиеся буяны смяли бы и разорвали начальника королевской гвардии, если бы ему на помощь не подоспели другие беллонские гвардейцы. В том числе и тун Томиан. Общими усилиями они вытащили изрядно потрепанного и уже окровавленного Каллиеру из закипевшей толпы, а тун Томиан, которому, кажется, пошло на пользу происшествие с «амулетом» жреца смотрителя, быстро и негромко говорил Каллиере:
— Альд, ты с ума сошел! Посмотри, сколько их, а мы даже не вооружены. Нужно добираться до дворца по другому мосту, тут нас разорвут в клочья! Видишь, как их подогрели? Откуда мы знаем, что тут без королевы делалось? Ну! Ваше величество, скажите же ему.
— Какое благоразумие… разорви меня Илдыз! — прорычал альд Каллиера, оглаживая разорванную на боку одежду, а другой рукой ощупывая окровавленную нижнюю челюсть. — Давно ты… стал таким?… Какое, к демонам?…
— Томиан прав, — сказала Энтолинера, стараясь не выглядывать из фургона, дабы не попасться на глаза кому-либо из зачинщиков уличных беспорядков, — и тот старый стражник, что встретил нас на заставе, он тоже был прав. Да. Я не послушала, и вот…
В то же самое время в самом центре площади Гнева происходило вот что. Старый знакомый Леннара, бывший плотник Грендам, по совместительству — прорицатель, пророк и просто осведомитель Храма, вскарабкался на каменный постамент и отсюда держал следующую речь:
— Граждане Ланкарнака! Вы думаете, что это говорю я? Нет! За меня говорит весь народ! Королева Энтолинера выехала из своего дворца? Да! Куда она поехала? На крестины? Нет! Может быть, на смотрины жениха?! Тоже нет, тем более что женишок ее и так всем известен. Альд Каллиера, личный ее охранник, начальник гвардии, этот проклятый беллонский наемник, дикая озерная свинья! Клянусь пресветлым Ааааму, Энтолинера поехала совсем не туда! Куда же?
В простом платье, тайно, переодетая простолюдинкой, — куда? А вот я скажу! Конечно, в стенах Храма, — он отвесил низкий поклон, повернувшись к громаде самого внушительного здания в Ланкарнаке и осенил себя знаком светлого бога Ааааму, — своевременно узнали и об отъезде королевы, — тут Грендам сделал паузу, потому что фраза уже вместила в себя семь слов, — и о том, КУДА она поехала. И с кем. Так вот, королева поехала в Проклятый лес! И это тоже говорю не я, — «пророк» Грендам снова угодливо повернулся в сторону Храма, — это говорит Стерегущий Скверну, сам пресветлый отец Омм-Гаар!
— В Проклятый лес?…
— В Про…
— Угроза Благолепию!
— Вот!!! — воскликнул «блаженный», выхватывая взглядом того, кто, по его мнению, издал последний выкрик. — Вот именно! Угроза Благолепию!!! Угроза, исходящая от королевы Энтолинеры! Которая не больно-то блюдет Благолепие. Забывает, что именно на нем стоит ее трон! Особенно если знать, с кем она поехала! Так с кем же? С дворцовой девкой? Ну да, как же! Или, может, взяла с собой священника, духовника? Как же! Она поехала… — Тут Грендам набрал побольше воздуху в свою широченную грудь и выдохнул, что было силы: — С Леннаром!!!
Толпа, уже воодушевленная и обильно заряженная эмоциями, словно поджидала этого сообщения, чтобы взреветь и замахать руками. Кое-кто вскинул окровавленные пики с уже описанными выше ослиными головами. У бедных, ни за что умерщвленных животных тряслись уши и тускло лиловели полоски мертвых глазных яблок. Плотник Грендам, впрочем, был настолько бесчувственной скотиной, что ничего похожего на жалость не испытывал. Хотя часто бывает, что завзятые мерзавцы, которым ничего не стоит прирезать человека или хоть десяток себе подобных, слезливо-сентиментальны по отношению к домашним животным.
«Блаженный» плотник несколько раз подпрыгнул, верно стараясь казаться еще выше, и, размахивая руками, продолжал вещать почти на всю огромную, до отказа запруженную народом площадь:
— Давно, давно в народе пошли темные слухи! Слухи о том, что королева недостаточно блюдет Благолепие! Да! И в кого ей блюсти-то?… Ее отец, предыдущий король Барлар, был горьким пьяницей. Под конец он, правда, собрался остепениться. Даже принял сан. Пошел в Храм. И что же? Всем вам известно, как он кончил! Так же, если не хуже, кончит и Энтолинера! Если не встанет на путь чистоты! Да! Я, Трендам, предрекаю: не будет счастья!.. Не будет ей счастья, если не!.. — Грендам жестикулировал и глотал слова. — А если наша добрая королева будет упираться, что ж!.. Храм знает, как ее получше ублажить!
В толпе раздался смех. Люди напирали, чтобы лучше видеть «пророчествующего» оратора. Счастье альда Каллиеры, что он не слышал всего этого. Иначе он немедленно попытался бы раздавить «блаженного», как вонючего клопа. Ничего хорошего из этого выйти не могло по определению…
Собственно, в этот момент и альд, и королева, и остальные офицеры гвардии, переодетые в штатское платье, были уже далеко. Они направлялись к другому мосту, чтобы, переправившись через реку, все-таки попасть наконец во дворец Энтолинеры. Для этого им пришлось проехать вдоль реки до знаменитого на весь город предместья Лабо, населенного самыми что ни на есть ярко выраженными отбросами арламдорского общества. Нет нужды напоминать, что велеречивый прорицатель Грендам был как раз отсюда родом.
Королева, бледная, задыхающаяся, сидела в трясущемся фургоне и кусала губы. Никогда еще ее достоинство не бывало уязвлено столь жестоко, так беспощадно и явно. Альд Каллиера, сидящий рядом с ней и размазывающий рукавом кровь по своему перекошенному лицу, выглядел не лучше. Процессию возглавлял тун Томиан верхом на каллиеровском осле. Собственного осла ему пришлось бросить, так как неподалеку от запруженной площади Гнева кто-то вогнал бедному животному заостренный кол между ребер.
…Мост Коэ сложно было назвать мостом как таковым. Скорее это были грязные подмостки, на которых местные прачки полоскали белье. Оно и сейчас сушилось на веревках, натянутых на шестах вдоль всей длины моста Коэ. Тут же на правах белья валялся какой-то, верно, сильно нетрезвый житель предместья. Он раскинулся на самой проезжей части и сосредоточенно чесал грязной босой пяткой колено другой ноги. В руках он держал здоровенный кол, заостренный на манер того, каким вывели из строя осла туна Томиана. Этим колом маргинал и помахивал время от времени, верно отгоняя таким образом здоровенных мух, в изобилии кружащих вокруг.
