В «Камелоте» было еще тихо. Настоящее веселье начнется чуть позже, часа в три, когда в ресторан подъедет подкрепиться уставшая от плясок и игрищ публика. В кабинках туалетов будут блевать с перепоя, заниматься сексом и выяснять семейные отношения. Официанты, одетые в костюмы средневековой прислуги, забегают по залу, как тараканы по кухне, разнося изысканные блюда, шампанское и коньяки по тысяче долларов за бутылку.
На столешницах в умывальных комнатах появятся разводы кокаиновой пыли — и это несмотря на то, что государь издал указ, карающий смертью за употребление, хранение и продажу наркотиков. Но даже государевым опричникам из жандармерии понятно, что применить его в Люберцах — это одно, а в центре Москвы — совсем другое. Поэтому к утру повиснет в воздухе явственный запах травки, а состоящие на довольстве во втором управлении секьюрити будут делать вид, что их это не касается.
Стилизованный под Темные века «Камелот» уже пережил пик своей популярности и готовился к забвению через полгода-год. Но кухня была по-прежнему хороша, к тому же тут подавали лучшую в Москве баранину в гранатовом соусе, перед которой склонный к чревоугодию Истомин просто не мог устоять.
Али-Баба сидел в одной из кабинок на невысоком подиуме, в конце зала. Грамотно сидел, как отметил Сергеев: неподалеку от входа в кухню, в мало освещенной зоне, лицом к дверям.
— Вот он, — сказал Истомин тихо, двигаясь через зал. — Ждет. Не удивляйся. Он весьма светский человек, когда общается со светскими людьми. Прихлебывает вино, ест свинину. В конце концов, он, по слухам, убил столько неверных, что после смерти будет пить с Аллахом чай в любом случае.
Гроза неверных оказался хрупким и моложавым человеком, с козлиной бородкой и в дорогущем на вид летнем костюме.
«Если он албанец, то я якут, — подумал Сергеев, пожимая протянутую руку. — Араб. Средиземноморский араб. Забавно. Зачем Истомину врать? Это же так бросается в глаза!»
Али-Баба был смуглокож, тонок в кости, с живыми, похожими на черных, лоснящихся жуков, глазами и гладкими, зачесанными назад волосами, в которых посверкивали паутинки седины. И профиль у него был вполне семитский. Он не производил впечатления опасного человека, а значит, учитывая характеристику, которую ему дал Истомин, был по-настоящему опасен.
«Так вот он, Константин Олегович, твой страховой полис, — подумал Сергеев, устраиваясь за столом поудобнее, — твой кошелек, твой основной капитал. На Карлоса Санчеса мало похож, разве что цветом волос. Все-то ты понял, господин Истомин, гораздо раньше, чем я рассмотрел со своего болота. И теперь не Контора меня знакомит с агентом, а лично ты. И не Контора будет иметь от этого выгоду, а лично ты. И не Али-Баба — твой агент, а, как мне ни печально это признавать, ты — его».
Али-Баба выглядел гостем на чужом празднике. Сергеев не сомневался, что при желании араб может слиться с пейзажем и сделаться, как хамелеон, совершенно незаметным — что здесь, что в толпе футбольных фанатов, что в главном зале Московской синагоги. Но сейчас необходимости в этом не было. И за столиком в мрачновато оформленном зале «Камелота» сидел типичный «ботаник», забредший сюда, в клевое тусовочное место, по ошибке.
— Ну, — сказал Истомин, — давайте приступать. Со своей стороны, при переговорах я могу ручаться за обоих. За обе стороны, то есть…
— Если вы позволите, — выговорил Али-Баба по-русски, старательно, но с жутким акцентом, — я буду говорить на английском.
— Как угодно, на ваше усмотрение, — откликнулся Сергеев, автоматически переходя на язык бывшего стратегического противника. — It’s up to you!*
— Вот и хорошо, — обрадовался Али-Баба и заговорил бегло и грамотно на превосходном British. — В принципе, у меня вопросов несколько. Первое. Господин Истомин сказал мне, что вы хорошо знаете территорию Ничьей Земли.
— Наверное, да, — откликнулся Михаил. — Хотя говорить так было бы неразумно с моей стороны. Самонадеянно, я бы сказал. Никто не знает территорию Зоны достаточно хорошо. Я не исключение. Возможно, что знаю ее чуть лучше, чем другие.
Истомин хмыкнул и щелкнул зажигалкой, прикуривая.
— Костя сказал мне, что вы живете там с самого начала? — спросил Али-Баба.
— Да. Почти.
— Вы ввозите через границу медикаменты, оборудование?
— Да.
— Чем платите?
— Деньгами. — Сергеев пожал плечами. — А чем еще можно платить?
— Если я спрошу вас, откуда деньги?
— Я вам отвечу — в Зоне их много. Надо только знать, где они лежат, и уметь взять.
Али-Баба кивнул.
— Вы переправляете товар контрабандой?
— Нет! Официально ввожу! Вы, вообще, представляете, о чем говорите? Ничья Земля — это тысячи километров границ, колючей проволоки, контрольно-следовых полос, десятки тысяч датчиков движения и температуры, автоматические пулеметы, пограничники, регулярные войска, миротворцы, бандитские формирования. И с каждым годом граница охраняется все лучше, возить грузы все труднее и труднее.
— Но вы же везете? Значит, есть окно?
— Постоянных окон нет, — вмешался Истомин. Из них троих он говорил по-английски хуже всех, явно «растеряв» язык во время сидения за начальственным столом. — Конечно, для Сергеева граница, что решето, но если кто сунется не зная броду, по чьим-то старым следам — костей не соберет.
Постоянные окна были. Но разубеждать коллегу, разыгрывающего перед гостем роль хозяина Сергеева, Михаил не стал. Нету, значит, нету…
— Сколько надо медикаментов? Например, на год?
— Я не знаю. Много. Смотря как считать, конечно, но очень много.
— Как бы вы отнеслись к тому, что я предложу вам сделку?
— Какую?
— Поменять кое-что на несколько транспортных самолетов с лекарствами и оборудованием? На то, что вы легко можете вынести из Ничьей Земли? Ведь несколько транспортников с препаратами легко закроют проблемы на пару лет?
— Там нельзя закрыть проблемы, — сказал Сергеев. — Там можно частично закрыть некоторые проблемы на короткое время. И то — если крупно повезет. Что вам надо вынести? Деньги? Документы? Атомных бомб там нет, это я вам точно говорю!
Али-Баба усмехнулся и смешно потряс бен-ладеновской бородкой.
— Зачем нам атомная бомба? Что вы?! Мы люди абсолютно мирные, разве самую малость злимся, когда нас обижают. Нет, нет… Не бомбу. Я вам потом объясню. Совершенно другое. Это другое спокойно лежит в центре Киева.
— Ах, в центре Киева? Ну, уважаемый Али-Баба, это тоже не «Сезам, откройся!», уж будьте уверены! Вы знаете, что такое Киев сейчас? — спросил Михаил, внимательно рассматривая точеное лицо араба, сохраняющее нейтральное выражение. — Вам Костя хоть что-то рассказал? Для общего представления, так сказать…
