Космическая ирония судьбы состояла в том, что арабские страны, некогда столь богатые нефтью, по-прежнему находились на переднем крае производства энергии. Западные страны ожидали, что могущество саудовцев и хашимитов спадет и исчезнет, когда иссякнет нефть под их пустынями. Жадные индустриальные страны дожидались развала арабского могущества, им уже рисовалось, как они отомстят этим выскочкам — последователям ислама.
— Но, да будут благословенны головы их отцов, арабы оказались достаточно мудры, чтобы понять, что их пустыни — идеальное место для строительства ферм солнечной энергии. Воспользовавшись огромным богатством, нажитым на продаже нефти, арабы вложили уйму денег в «Остров номер 1» и изготовляемые этой колонией Спутники Солнечной Энергии.
И безлюдные пустыни Аллаха оказались куда полезней, чем могло бы присниться этим безбожным жителям Запада. Где еще найдешь лучшее место для антенных ферм, принимавших энергию со спутников? Сильные лучи микроволновой энергии нельзя направлять в сердце города или даже на сельскохозяйственные угодья. В Европе теснота, свободного пространства там нет. Никто не хотел видеть безобразную, а может и опасную антенную ферму рядом со своим домом, городом, фермой, курортом.
Жители Запада страшились невидимых микроволновых волн точно также, как страшились атомных электростанций, могущих спасти их от нехватки энергии в предыдущий век. Но в Северной Африке, Аравии, Ираке и иранской империи Пехлеви имелись огромные безлюдные просторы. Достаточно странно, никто иной как израильтяне во многом обеспечили высокой технологией и квалифицированными инженерами то строительство, что превратило эти безлюдные просторы в центре энергии, питавшую всю Европу от Ирландии до Урала.
Аль-Хашими улыбнулся, глядя, как по встроенному в стенку крейсера экрану связи проплыли самые последние сообщения. Скандинавскую притенную ферму опять закрыли. Защитники окружающей среды винили приток энергии со спутников в нарушении экологического баланса Арктики и наводнениях, уничтоживших сельскохозяйственные угодья дальше на юге.
Он коснулся кнопки на небольшой панели с клавишами сбоку от него, и видеоэкран показал, как средства массовой информации освещали скандинавское фиаско. И рассмеялся вслух.
— И зачем им всегда называть любую экологию обязательно «хрупкой»? — спросил он своего гостя, молча сидевшего на подушках лицом к шейху.
На госте было темное обмундирование и клетчатая гутра шофера аль-Хашими. Он кивнул, но ничего не сказал. Он умел узнавать риторический вопрос, когда слышал его.
— Сейчас они болтают о «хрупкой экологии» северной тундры и ледников. Когда мы строили здесь притенные фермы, речь шла о «хрупкой экологии» пустыни. Ха!
Молодой человек чуть пошевелился.
— Посмотри на это, — приказал аль-Хашими, показывая на окна крейсера и мелькающие за ними антенны. — Какая экология? В пустыне пусто. В ней нет ничего такого, что понадобилось бы любому нормальному человеку. Мы уже пять лет пользуемся этой притенной фермой, и какой от этого вред? Убито несколько змей. Спалило несколько ястребов, потому что они оказались слишком глупы и не летали подальше от луча.
— Но радиация может быть опасна, — сказал молодой человек, — если оставаться в ней достаточно долго.
Аль-Хашими изогнул бровь в его сторону.
— Боишься, Хамуд? Ты?
— Нет. — Курд может быть таким же храбрым, как любой араб, подумал Хамуд.
— Опасаться нечего, — тонко улыбнулся аль-Хашими. — Хотя кое-что от луча может слегка просачиваться по границам притенной фермы, этот фургон экранирован. Мы едем в полной безопасности.
— И комфорте, — добавил Хамуд, чтобы показать, какого он мнения о роскоши шейха.
— Ты аскет, — усмехнулся аль-Хашими.
Хамуд покачал головой.
— Я не привык к такой роскоши. У шофера жизнь… менее комфортабельна.
— Ты хочешь сказать, — рассмеялся аль-Хашими, — что глава ПРОН не имеет своих мелких удобств?
— С удобствами революции не совершить, — сурово ответил Хамуд.
— Полагаю, революционер должен страдать ради своего дела. Это часть его образа.
Хамуд ничего не сказал.
— А эта женщина среди вас… эта Шахерезада… она тоже аскетка?
— Она символ, — ответил с бесстрастным лицом Хамуд, — и мало чего иного. Вождь ПРОН в этой части мира — я.
— Конечно, — согласился аль-Хашими.
— Мои последователи из ПРОН боятся вас, — сказал Хамуд. — Они опасаются, что получая от вас деньги и помощь, мы сами лезем в капкан.
— Твои последователи думают, — голос аль-Хашими напрягся до хрупкости, — что хашимитский шейх, потомок сына Пророка, нарушит свою клятву? Осквернит святость гостеприимства?
— Они люди молодые и необразованные, — пояснил Хамуд. — И голодные.
— И пуганые?
— Да, часто. Но они сделают, что я им скажу, несмотря на свой страх.
— Значит они храбрые.
Хамуд степенно кивнул.
— Почему они сражаются против Всемирного Правительства? — спросил аль-Хашими.
— Потому что они не желают, чтобы ими правили иностранцы. Лично я хочу увидеть независимый Курдистан, свободный от всякой иноземной власти.
— А зачем вы попытались убить архитектора, строящего дворец Калифа?
— В качестве символа нашего сопротивления Всемирному Правительству, конечно.
— Ни по какой другой причине?
— Да.
— У вас не вызывало гнева строительство дворца?
— Оно нам без разницы. Но, убивая иностранца, руководящего строительством, мы говорили Всемирному Правительству, что будем сопротивляться его диктатуре.
— Ты — дурак, — отрезал аль-Хашими.
Хамуд проглотил поднявшийся жарким комом в горле комок гнева и спокойно спросил:
— Как это так?
— Акты политического терроризма глупы, — заявил шейх. — Ими ничего не добьешься, кроме прилета из Мессины бригады Всемирной Полиции.
— Они служат символом.
— Символом! — У аль-Хашими был такой вид, словно он собирался сплюнуть. — Если уж вам надо ударить, так бейте там, где от этого будет какой-то толк!
Хамуд угрюмо посмотрел на него.
— Я задержал этого иностранца в собственном доме и сказал Всемирной Полиции, что наша собственная полиция владеет положением. Оставьте архитектора в покое. Если вы этого не сделаете, то Всемирное Правительство насядет на вас несмотря на мою защиту, и тебе и твоим последователям полностью не поздоровится. Вас раздавят, а ваш пепел развеют по ветру.
— Но зачем вы держите архитектора в доме? Его рана наверняка достаточно зажила.
— Моя дочь без ума от него, и я хочу держать его там, где могу внимательно следить за ними обоими.
