Он охлопывает меня со всех сторон широкими твердыми ладонями. Заставляет несколько раз подпрыгнуть. Убедившись, что я не брякаю панцирем и не теряю при этом шок-ганы, изображает на смуглом лице гримасу удовлетворения.
– Наблюдателей с крыши мы уберем. Элкар с десантом пройдет на бреющем полете. Как будто бы он случайно влез в опасную зону… Ты пойдешь в отель первым. Будешь отпирать все двери, какие встретишь, и по фонору незаметно сообщать, где окопался каждый зарф[14].
Молча киваю.
– На вопросы отвечай идиотской улыбкой и словами «Моя твоя понимай нету» или в этом роде. Впрочем, иногда откликайся: по легенде ты обязан знать хотя бы английский… Запросят жрать – кивнешь и двинешься дальше. А уж когда станет ясна общая дислокация, пойдем мы и разбомбим всех разом. Чтобы они и вякнуть не успели по своим фонорам…
– Еще одно, Малыш, – говорит «кайман», в руках которого небольшой, но чрезвычайно сильный светильник. – Если зарфы тебя расшифруют – не геройствуй, сдавайся. Все равно мы их упакуем.
– Ладно, – обещаю я. – Геройствовать не стану. Какой из меня герой…
Мы поднимаемся из подвала. Вплотную к выходу подогнан элкар. Обычный «Руссо-Фиат», какие во множестве мотаются по воздушным эшелонам Гигаполиса. На заднем сидении, почти друг на дружке, сидят четверо «кайманов», мал мала меньше. В бурых своих комбинезонах, в черных масках с прорезями для глаз. Еще один – вместо водителя. Я плюхаюсь рядом, и элкар кренится на правый борт.
– Парни, это Малыш, – негромко представляет меня Таран.
Сзади доносится невнятный смешок.
Затем Таран рыбкой ныряет на заднее сиденье – любопытно знать, как он туда вписывается! – и элкар взлетает.
Мы уходим все дальше от «Националя», как будто происходящее нас не касается. Когда отель скрывается из виду, растворяясь на фоне свинцового неба, машина закладывает вираж и ложится на обратный курс в самом низком из пассажирских эшелонов.
Меня слегка колотит. Это легкий мандраж перед боевой операцией, почти забытый. Давно я не волновался. Пожалуй, с тех пор, как вернулся в Гигаполис. Сшибки с мелкой тюлькой, преследования нарушителей правил воздушного движения, даже недавняя перестрелка в «Инниксе» – не в счет. Здесь кое-что другое…
За нами увязывается патруль, орет в динамик на всю улицу, приказывая убираться ко всем хренам из опасной зоны. Все мотивировано: мы же идиоты, поддатая компания сумасбродов, которым море по колено, ни о каких террористах слыхом не слыхивали, с понедельника пьем… Не долетая метров пятидесяти до «Националя», патруль отстает.
Под нами крыша отеля.
– Он здесь, – говорит Змеев.
Я и сама вижу. Вот она, схемочка на экране. Даже две.
– Кто второй? – спрашивает Змеев.
– Дина Кунцева. Она же Филифьонка.
– Зомби что, ее тут имеет?
– Она работает в Салоне.
Открываю дверцу элкара, чтобы выскочить на влажные плиты тротуара.
– Постой, – говорит Змеев.
Через плечо вижу, как он отбивает на сенсорах своей фонор-карты личный код Сполоха.
– Послушай, Змей, ты кого пасешь – Зомби или меня?
– Тебя, – говорит он чистосердечно. – А Зонненбранда пасешь ты… Шеф, Индира нашла Зомби.
– Слава аллаху, – ворчит Сполох. – Оцепите Салон. Как только Индира его спугнет, берите прямо на улице.
– Позволить ему вызвать адвоката?
– Нет. Начнет наезжать – в рыло, – здоровенный «пастух» на заднем сидении гулко хмыкает в кулак. – Сначала я его допрошу. Потом извинюсь, и пусть делает что хочет.
– Сережа, – встреваю я. – Если ты нынче такой разнузданный, так может быть, вломимся в Салон всеми силами и повяжем его в лежбище?
– Во-первых, мы будем искать его до морковкиного заговенья. Пока он не уйдет через какую-нибудь крипту[15]… Во-вторых, компенсация Салону материального ущерба в размере упущенной выгоды составит полугодовой бюджет округа. А в-третьих, чего я тебе это объясняю?
– Ну, тогда я пошла.
– Постой, – снова придерживает меня Змеев.
Он протягивает мне простенький кулон на цепочке из белого металла: нехитрая имитация тайваньского «кошачьего глаза», светлая полоса на иззелена-черном камне.
– Мне такое не идет!
– Зато нам идет. Носи с гордостью. Через эту безделушку мы будем транслировать тебе пеленг на Зонненбранда. Горячо – холодно. И ты, в свою очередь, не оставишь нас в неведении.
Хотя это и не гармонирует с моим нарядом, все же придется согласиться. В конце концов, серая мышка по имени Марина А., чью роль я нынче исполняю, и не должна быть обременена изысканным вкусом.
– Будь по-твоему, Змей. Если не вернусь, прошу считать меня жидомасонкой…
Едва только каблуки моих стоптанных туфелек касаются тротуара, как элкар Змеева отваливает. На то он и такси, чтобы не спать на стоянках… Некоторое время разглядываю плоское, похожее на раковину морского гребешка, здание Салона. Мысленно привязываю его к той схеме всех его внутренностей, что буквально въелась в мой мозг после гипнопедии. Парадный вход – один. Хозяйственный подъезд отчего-то сбоку, а не сзади, как принято. Выход из северной крипты, проложенной лет пять назад, скрыт в поганом подвале жилого дома в двух кварталах отсюда. Есть и западная крипта, и восточная. Они обрываются еще дальше, и возле каждого обустроено недреманное око Змеева. Об остальных деталях скрытой планировки Салона, предположительно возникших за последние годы, нам пока неизвестно.
Серая мышка Марина А. робко приближается к этому рассаднику порока.
Вот она уже и внутри. Стоит посреди прекрасного вестибюля, сплошь обставленного изысканнейшей икебаной. Будто неприкаянная душа. Которой вдруг захотелось воспарить… Блуждает по роскошным интерьерам подслеповатыми глазенками.
К ней приближается Дама В Черном, подлинная Дама Треф. Струящийся по царственным плечам бархат, взбитые искрящиеся волосы, огромные магнетизирующие глаза… «Ах, как я хотела бы стать такой же!..» – следует, по всей очевидности, сейчас подумать серой мышке.
Я делаю вид, что именно так и думаю. И даже приоткрываю тусклые губенки в тихом восторге.
– Наконец-то вы пришли к нам! – произносит Дама Треф звучным, грудным голосом. – Это нужно было сделать уже давно. Пойдемте, дитя мое…
Она берет меня под локоток и увлекает в беломраморные коридоры, под сводами которых порхают едва различимые звуки клавесина. Через каждые десять шагов в стены встроены зеркала, и я имею сомнительное удовольствие сравнивать свою мышиную рожицу с фантастической статью моей проводницы. Безусловно, это сделано с умыслом. Мол, узри свое убожество и возжелай преображения. Воспари душой…
