Лаан спит в своем доме, расположенном на седьмой или восьмой завесе. Спать, судя по всему, он будет довольно долго – вымотался на зачистке. Он находится выше опасного слоя, и я за него не волнуюсь. Понадобится помощь – можно будет вытащить его сюда. В бой не сгодится, но сможет дать толковый совет.
Альдо я нащупать не могу, как ни стараюсь. Пакостная у него привычка – уходя отдыхать, закрываться так, что дозваться невозможно. В нынешней ситуации – хуже и придумать сложно. Я даже не могу понять, выше он или ниже инициирующей завесы. Остается надеяться, что он где-то мирно спит и не скоро соберется вернуться сюда. В принципе ему здесь делать нечего: следующая зачистка будет не скоро, а другой деятельностью Альдо себя не утруждает.
Я ухожу чуть глубже, настраиваясь на Город, и мне делается очень и очень не по себе. Город болен. В его мелодии звучат тревожные ноты диссонанса, и картинка перед глазами вибрирует, смазывается. У этой болезни есть источник, один-единственный, спрятанный в глубине. Словно внутри него завелась раковая опухоль. Это не обычная проблема, которая решается зачистками или перестройкой какого-то квартала. Это иное. Именно опухоль, злокачественная и тянущая щупальца метастазов по всему организму. Или паразит, высасывающий все соки из хозяина.
Пересказываю все это Кире, он только кивает.
– Ты знал?
– Да. Я почувствовал неладное с месяц назад, но не смог понять причины. Потом начались все эти брожения в умах наших интриганов, дурацкие слухи. Было несколько мелких Прорывов, мы с ними легко разобрались, конечно. Но что-то странное носится в воздухе. Часть наших готова прогнуться под кого-то – представляешь?
Я представляю с трудом. Тенники обожают образовывать разнообразнейшие тайные ордена и прочие «компании по интересам», но даже самый уважаемый их лидер не может собрать воедино хотя бы треть таких компаний. Они слишком независимы и плохо умеют договариваться между собой. Перед угрозой Прорыва – пробоя в защитной оболочке Города, из которого сначала просачивается, а потом уже течет рекой то, что тенники называют Пустотой, – объединяются все. Ровно до того момента, как дыра будет заштопана. Нам редко доводится участвовать в этих починках. Хранить оболочку Города, которую тенники, обожающие громкие названия (и непременно с большой буквы!), называют Рубеж, – как раз их дело.
Для нас пресловутая Пустота – что-то вроде антиматерии, причем обладающей очень сильными мутагенными свойствами. Она подтачивает структуру, изменяет тех, кто соприкоснулся с ней. Обычно поначалу калечит, потом – уничтожает. Редкие счастливчики ухитряются воспользоваться ею, чтобы изменить что-то в себе. Это строжайше запрещено, ведь нужно проковырять отверстие в Рубеже. Но желающие находятся – в десять лет по одному как минимум. Одно из основных свойств этого вещества (впрочем, тенники искренне верят, что это не вещество, а существо) – уничтожение любой информации, с которой оно соприкасается.
И раз за разом находятся те, кто таким образом хочет уничтожить воспоминания о несчастной любви… Идиоты вечны, этот урок должен выучить каждый новый Смотритель. Иначе спятишь от удивления – сколько же на свете желающих наступить на чужие грабли. Причем грабли, являющиеся взрывателем атомной бомбы.
– Это не похоже на незамеченный Прорыв, да, Кира?
– Нет. Что-то общее есть, но источник не снаружи, он внутри, в Городе.
– Такого же не бывает…
– Если верить тому, что я знаю, – нет, не бывает, – пожимает плечами Кира. – Но это если верить…
– Может ли кто-то пользоваться Пустотой как оружием? – Я спрашиваю в надежде на категорический отказ, но Кира опять пожимает плечами.
– На моей памяти такого не было. Но в легендах встречается упоминание о том, что когда-то один из наших решил использовать ее против людей. Во времена войн за верхние вуали, если ты про это что-то слышала.
Я слышала – но едва ли больше, чем Кира. Для меня это – седая древность Города. Кажется, тогда Город еще не имел своей нынешней пирамидальной структуры, точнее, она только начинала создаваться. Тенники решили, что верхние завесы созданы для них и ни для кого больше. Люди с этим согласиться не смогли – особенно те, что оказались жителями именно этих завес. Дальше все развивалось в худшем стиле межнационального конфликта. То ли тенники кого-то избили, то ли тенников кто-то избил, а скорее всего – побили друг друга, и не из-за политики, а от скуки, чтобы развлечься. Тем не менее обе стороны так раздували этот инцидент, что паранойя из болезни стала нормой. Тенники учредили патрули, люди ответили тем же – не прошло и пары дней, как патрули не смогли разминуться в узком переулке. И все покатилось, как снежный ком. Бредовые слухи о расставленных ловушках и отравленных колодцах, сплетни о том, что вчера… нет, сегодня… кого-то… где-то… ограбили… нет, изнасиловали… вообще убили, а потом ограбили и изнасиловали, напоследок сглазив – разумеется, каждый сам не видел, но слышал от надежного парня. Вооруженные формирования и отряды народной милиции, мародерство и провокации – в общем, обе стороны веселились, как могли.
А потом об этом сложили легенды и баллады. Если слушать баллады – о, это было прекрасное время. Сколько подвигов совершили с обеих сторон! Какие эпитеты были подобраны, чтобы описать людскую жестокость и непримиримость, горькую правоту тенников и мудрость тех, кто переступил через вековечную расовую вражду и сумел закончить дело миром!
Тьфу…
– И что с ним стало?
– Его убили Смотрители.
– Хм… и им за это ничего не было? – удивляюсь я.
– Они убили его по просьбе наших. Парень спятил и возомнил себя диктатором с принципом «бей своих, чтоб чужие боялись».
– А-а, понятно. А какие-нибудь подробности ты знаешь? Что именно он делал?
– Насколько я помню, – морщит лоб Кира, – он начал отправлять тех, кто пытался его одернуть, на какие-то ритуалы. Скармливать Пустоте, видимо. И получал от этого часть силы. Вот этого ему уже не простили.
– Это похоже на наш случай?
– Откуда я знаю? – огрызается Кира. – Я при тех событиях не присутствовал, а от наших мудрецов простоты не дождешься. Они из любой зачистки сагу сделают.
Забавно – Кира, кажется, совершенно не гордится своей принадлежностью к тенникам. По крайней мере особого уважения к обычаям предков я за ним не наблюдаю.
– А побеседовать про это ни с кем нельзя? Может, разберемся?
– Побеседовать-то запросто, а вот разобраться…
– Давай попробуем, чем Город не шутит?
И мы отправляемся беседовать.
В этом дальнем районе Города я бываю раз в год и только по обещанию. Квартал принадлежит тенникам: дома – верхним, подземные коммуникации – нижним. Люди сюда заходят изредка, Смотрители – тем более. Здесь почти никогда не происходит нечто, требующее нашего вмешательства. Мы проходим мимо здания, больше всего похожего на пятиэтажку, украшенную башенками и стрельчатыми колоннами. Помесь хрущобы и готического собора выглядит оригинально. На башенках красуются флюгера, узкие окна забраны коваными решетками, а колонны сверху украшены мрачного вида химерами. Я хмыкаю. Кира насмешливо приподнимает бровь.
