Неужели из-за проклятой мигрени что-то проглядел? Не вчитался в приказ? Повернулся спиной к заговорщикам? Или это уже паранойя?
— Пошел вон! — заорал на зама генерал. — Вон!!!
* * *
Молчание. Гуманное и жестокое, гнетущее и умиротворяющее. Оно податливо, ты сам придаешь ему смысл, наделяешь оттенками. Слова глупы и беспомощны, тишина же всемогуща.
Два человека шли беззвучно. Шумный, беспокойный ветер скрывал их неслышимой пеленой, обволакивал благословенным безмолвием. Но они не замечали его заботы, погружаясь в бездонные глубины собственных мыслей. Черных мыслей, что ничего не ведают о свете и надежде, лишь поедают самих себя, множа и множа пустоту.
Живчик изо всех сил старался не думать об отце, не вспоминать о павшей станции. Как же сплелись воедино эти два понятия — Ботаническая и ее бессменный начстанции. Фанатичный большевик и заботливый всеобщий батя, жесткий, авторитарный лидер, не признающий иных догм, кроме коммунистических, и справедливый, милосердный защитник своих «чад»… Таких людей не бывает — лед и пламень.
Иван страшное известие о падении родной станции воспринял отстраненно, его душа пребывала в пропасти, что находится гораздо ниже ада… Что ей очередная усмешка беспощадной судьбы, всего лишь еще один гвоздь в гроб прежней жизни… Сердце, умершее от ран, не убить второй раз.
* * *
— Здравствуйте, Павел Семенович! Какая неожиданная и приятная встреча!
Режущий слух голос Артура неприятно кольнул — в нем отсутствовали привычные заискивающие нотки.
— И тебе, Артур Шарифович, не хворать.
Глаза чкаловского зама светились недобрым, озорным огоньком. Впервые в жизни он смотрел на ненавистного, трижды проклятого сатрапа с Ботанической в упор, не отводя взгляда. Но и Федотов не выглядел испуганным, с интересом рассматривая преображенного Артура.
«Ты посмотри, как распетушился голубок: копытцем бьет, рогами землю роет… А все равно свинья свиньей. Только вот откуда оборзение такое? На грудь принял, что ли?»
От чкаловца действительно резко пахло спиртными парами, а рот пьяно кривился в тщетной попытке изобразить презрение. Получалось плохо, как-то карикатурно.
— Какими же ветрами глубокоуважаемого товарища принесло на нашу Богом забытую станцию?
Павел Семенович нахмурился: «Похоже, гнида силушку за спиной почувствовал… Совсем страх потерял…» Снаружи кабинета чкаловского начстанции, где происходила странная беседа, ожидала хорошо вооруженная, прекрасно обученная, а главное, преданная охрана из четырех «ботанических» автоматчиков. А на всей Чкале в «мирное» время насчитывалось не более полудюжины серьезных «стволов» — остальные были изъяты по его, Федотова, личному распоряжению. Как говорится, во избежание возможных эксцессов. Оружие хранилось в арсенале Ботаники и выдавалось на руки чкаловским наемникам только в дозор, либо их же сталкерам при выходе на поверхность. Так что силовых акций можно не опасаться. «Но что же хмырь задумал?»
— Попутными, Артурка, попутными.
Заместитель Дмитрича очень болезненно относился к играм со своим именем. Зашипел он и на этот раз:
— Павлик, не забывайся, когда с начальством разговариваешь… Но я прощаю, ведь ты, наверное, еще не в курсе — меня до начальника Ботанической повысили. Принимаю, как говорится, поздравления.
«Белены, что ли, объелся? Ну, так мы быстро поправим. — Зрачки Федотова сузились, а кулаки против воли сжались. Давненько никто не бросал ему вызов. Интриги и подковерная борьба сопровождали его правление постоянно — власть, к тому же единоличную, нужно удерживать каждый день, каждую минуту и секунду. Однако до открытой конфронтации не доходило уже великое множество лет… — Охрану позвать, или…»
Не долго думая, старый большевик провел в челюсть гораздо более молодого и мощного оппонента оглушительный удар справа и тут же добавил слева. Мышцы не забыли многолетнего увлечения боксом: оглушенного Артура подбросило в воздух и откинуло на письменный стол. Перелетев через препятствие, чкал врезался в стену, соскользнул по ней и без движения замер на полу. Но урок не был окончен — старший Федотов подхватил обмякшее тело, вздернул за грудки и, глядя в осоловевшие глаза соперника, одними губами прошептал:
— Шакалящим сукам мою станцию не получить никогда…
Договорить он не успел — из «приемной» оглушительной барабанной дробью донеслась длинная автоматная очередь. Начстанции немедленно забыл об Артуре и опрометью бросился к дверям — его люди оказались в опасности. Рванув на себя дверную ручку, Федотов каменным изваянием застыл на пороге. Вся его охрана была перебита, а на самого коммуниста уставился сразу десяток АКМов.
«Откуда они взяли столько оружия?!» — Мысль стала для Павла Семеновича последней — через мгновенье его спину пронзила пистолетная пуля.
— Не зарекайся, тварь! — прохрипел Артур, поднимаясь с земли и пряча «Макарова» в кобуру. — Кончилась ваша власть, слазь…
Когда на Чкаловскую прибыл эмиссар подземелья, сильно помятый Артур Шарифович, не очень правдоподобно изобразив сожаление, отрапортовал:
«При задержании бывший начстанции Ботаническая Федотов Пэ-Эс и его охрана оказали вооруженное сопротивление и были уничтожены ответным огнем…»
* * *
Живчик с удивлением посмотрел на друга: тот опять впал в прострацию и что-то невнятно бормотал себе под нос. Все, что можно было разобрать, — имя отца.
— Здравствуй, Ванечка.
— Здравствуйте, Павел Семенович. Костя очень беспокоится о вас.
— У меня послание для тебя. Мидзару, кикадзару, ивадзару.
— Куда мы теперь?
Вопрос повис в воздухе. Костя не знал ответа, и Иван прекрасно отдавал себе в этом отчет.
— Мы обречены, да?
Живчик молчал.
— Я не хочу вот так… ни за грош. Давай вернемся за Светой… за ее телом. Похороним по-человечески. — Мальгин понимал нереальность предложения, однако ситуация требовала хоть каких-то действий.
Федотов никак не реагировал, видимо обдумывая какой-то вариант. Впрочем, существовал ли он на самом деле?
Друзья спускались по лестнице — пролет за пролетом. Очень-очень медленно, будто экономя шаги и силы, — спешить стало некуда. Казалось, закончатся ступени, и страшное будущее, в котором нет дома, надежды, любимых и родных людей, навалится многотонным грузом и сотрет их несчастные жизни в порошок. Если обернуться, можно заметить, как каменные пролеты исчезают и превращаются в пустоту, а замерев на секунду и всмотревшись в темноту под ногами — не увидеть ничего. Прошлое идет по пятам, сжирая, измалывая в пыль Настоящее, и от него не укрыться в неведомом Будущем, потому что оно еще ужаснее, чем бесплодная пустошь Ушедшего. Застыть бы на коротком промежутке между адом и смертью, сохранить исчезающий баланс, устоять на месте — но безжалостное Время подгоняет, торопит навстречу неизбежному, и сопротивляться ему нет сил.
