Николай Полунин - Цербер

Надо было расставаться. В конце концов, ну Пашка, ну Батя, ну жизнь когда-то спас. Что ж с того теперь? Михаил, если на то пошло, тоже его не единожды вытаскивал, так уж получалось там. А дороги у них теперь разные. То есть у него, Михаила, своя дорога, а Паша… ему путь совсем короткий остался.

— Так что за вопросик, Батя? Просвети уж, будь добр. Вместо ответа Павел скинул в сторону кипу матрасов в углу. Распахнул дверцы фанерного шкафчика. Тезка-Мишка заглянул внутрь, матюгнулся от чувств.

— Я, мальчики, вашу беседу на подходе сюда слышал. Хорошо слыхать было, отчетливо. Кто вам в машину закладку сунул, хорошей аппаратурой пользуются. Я-то ведь, Братка, грешным делом решил, что ты с пареньком по мою душу явился. Ну, послал вас кто. Не то, что ты мне пел, — осадил он вскинувшегося Михаила. — У меня и среди простых смертных должников хватает. Я здесь три года и только потому живой еще, что нос по ветру держу. Этот ваш, третьего дня который явился, он ведь не пустой пришел, железка под кроватью валяется — его. Что мне было думать? А теперь, я разумею, и вы ко мне «хвоста» привели втемную. Вы меня высветили, мальчики, мне теперь хошь ни хошь с места сниматься насиженного. И поэтому вы пока при мне останетесь, все подмога, ежели занадобится. Вот такая препозиция.

Тезка-Мишка слушал рассуждения Павла и тихо скалился. Он ждал только, когда у него отойдут руки и шея. В гробу он видел разборки шефа Михаила.

— Послушай, — сказал Михаил, — а ты совсем не поверил тому, что я рассказал тебе? О… — покосился на тезку-Мишку, — о НЕЙ?

Прежде чем ответить Павел почесал веко ногтем согнутого указательного пальца.

— Нет, Братка, я не спорю, излагаешь ты красиво. Нормальная легенда. Не знаю, зачем тебе, ну да не я тебе судья. А верить… Братка, Миша, ну кто этому поверит, ты же сам говорил.

— А что за сумасшедшая идея у тебя была?

— А, это… — Павел взмахнул лапищей, как комара отгонял. — В продолжение твоей баллады. Я тоже стал фантазировать вслед за тобой.

— Хорошо. — Михаил был обижен. Ему не поверили. И кто — Паша, Батя. Единственный, кому он открылся, и единственный, кто поверить бы мог. Хорошо же. Сейчас он убедится.

— Про что он тебя спрашивал? — обратился он к тезке-Мишке. Того вопрос застал врасплох.

— Н-ну… про то, кто мы, от кого, кто послал. Про вас спрашивал, шеф.

— Ты ответил?

Тезка-Мишка криво ухмыльнулся.

— Понятно. Ответил. Он тогда что?

— Да ничего. Хмыкнул, дал по рогам, сюда припер. А тут вы в стельку. То-то мне была радость. Я еще, как порядочный, испугался, что он вас, как Петьку, только прибрать не успел. За вас сперва подумал, за себя — после. Но нет. Просто, шеф был в дупель. В мясо.

— Ну, ладно, ладно.

— Что — ладно? Как было, так и говорю. Михаил повернулся к следившему за ними Павлу.

— Итак, ты ничему не поверил, — сказал в его ухмылку. — По-твоему, все мое — красивая баллада, которой я пудрил тебе мозги. А если получишь доказательство? Прямо сейчас, сию минуту, здесь? Тогда поверишь?

Павел повел могучим плечом в тельнике.

— Не знаю, Братка, зачем тебе это понадобилось… Да и какое доказательство?

— Помнишь, что я говорил тебе о том, как ОНА меня финансирует?

Михаил решил не обращать внимания на тезку-Мишку. Все зашло слишком далеко.

— Предположим.

— Укажи мне место, любое место в свое халупе. Где у тебя похоронка обычно, только чтобы я не мог догадаться заранее.

— Н-ну… — Павел запустил пальцы в бороду, потеребил, сказал: — Ну, хотя бы вон, наверху, за лампой.

Голая лампа на шнуре свешивалась с дощатого потолка, и в месте, где шнур изгибался, переходя из горизонтали в вертикаль, фарфоровый изолятор был ввинчен в неприметную, но отдельную панельку.

— Понятно.

«Итак, я выполнил задание, — стал думать Михаил. — Я еду домой, еду выполнять следующее… что там у меня?… «пятьдесят граммчиков» и «Инвалиды России», вот. Мне предстоит неблизкий путь и большая работа. Я отправлюсь сейчас же. Я здесь, ТЫ знаешь, где, и я готов».

— Как она у тебя открывается? — спросил он, подтаскивая табурет.

— На себя потяни. Да не очень старайся, не сейф берешь.

Михаил выпрямился на табурете, упершись макушкой в потолок. Взялся за изолятор, вкрученный в панельку, потянул. С тихим щелчком панелька отделилась, оказавшись вместе с проводом в его руке.

В открывшемся темном пространстве было много пыли и паутины, а также невесть откуда взявшегося песку. Михаил пошарил еще, но больше ничего там не было.

Он поставил панельку на место, слез на пол и убрал табурет в сторону. Павел смотрел на него сочувственно, но усмехался в бороду, тезка-Мишка, по обыкновению, ждал.

Наконец Павел сжалился.

— Оставим наши опыты на попозже, Братка, — сказал он. — У меня предложение вам сегодня здесь все-таки заночевать. С утра езжайте с Богом, держать не стану. Ты давай пригони свой аппарат, — ткнул в тезку-Мишку, — покопаемся в нем, авось сыщем, что вам сунули. Тогда, может, вспомните — кто. Еще выпьем?

— Самогон у тебя больно крепкий, хозяин, — буркнул тезка-Мишка, — дорогу до баранки, боюсь, не найду.

Павел проследил за его взглядом, уже открыто смеясь. Кинул из кармана на топчан обойму к «стечкину», металл звякнул о металл.

— Забери ты свою пушку, только на виду не таскай. Меня тебе не взять, хоть броневик приволоки. Пойдем мы, Миня, а ты тут побудь, спросит кто — скажи, вернусь скоро. Отдыхай.

Глядя в улыбающееся, ставшее от этого еще страшноватее лицо Павла, он невольно отметил, что тайное недоумение с этого лица не исчезло. Оно лишь упряталось совсем глубоко, но продолжало тревожить каменного Пашу Геракла. Пожалуй, еще и усилилось.

«Отчего ОНА не услышала меня? — думал Михаил, когда Батя и мрачный тезка-Мишка оставили его одного. — Отчего я ничего не увидел, ничего не помню? Что Паша мне влил? На обычный клофелин не похоже, да и дешевка это, не станет он… Неужели я начал освобождаться из-под ЕЕ власти? Паша сильнее? Не может быть, он всего лишь человек, один из многих…»

Михаил налил себе полстакана, выпил, закрыл банку полиэтиленовой крышкой. Ну и зелье. Ложкой, захватывая помногу, стал доедать холодные грибы. Грибы были вкусные.

За последние годы Москва сильно изменилась. Приметой одного из таких изменений можно счесть появление новоотремонтированных, отреставрированных и даже перестроенных зданий, подчас расположившихся меж самых ординарных жилых домов.

Только знающий человек угадает в них, сверкающих импортной отделкой, какие-нибудь бывшие котельные, прачечные, детские сады старой постройки или иные, поменявшие масть и хозяев строения. Они стоят солидно, прочно, с пренебрежением поглядывая снизу вверх на многоэтажные, но обшарпанные изнанки окружающих зданий.