к вечеру. С душой полной горя, Роман достал из рюкзака свой спальный мешок и аккуратно, словно младенца, уложил в него остатки своей любимой, заметив на её ребре в области сердца ровное пулевое отверстие. Застегнув спальник, бережно, словно боясь потревожить её сон, вынес тело на улицу к молодому дубу и, положив его, вернулся за остатками Барбоса, которого так же, завернув в полуистлевший плед, принёс к телу Алисы. Потом долго, с тупым остервенением, своим ножом «Сфинкс», рассекая молодые корни и землю, копал могилу. Свою Алису из страны чудес он положил первой, а в ноги уложил тело Барбоса, и только теперь заметил то, чего не должно быть. На шее Барбоса был одет широкий ошейник. Сняв его, на внутренней стороне он заметил едва различимый надрез, из которого, не мало потрудившись, извлёк завёрнутую в пластиковом пакете записку. На ней неровным, со следами крови подчерком было написано: «Любимый, я жду тебя и буду ждать всегда, в нашем сентябре, переход сработает в своё время, где слёзы циклопа соединятся, надеюсь, что ты поймёшь моё письмо, к себе уйдёшь, когда время убивает всё…»
Дальше прочесть было невозможно, слёзы и тоска давили горло, он руками, не обращая внимания на сорванную до крови кожу пальцев, закапывал могилу. Уже почти совсем стемнело, когда он вернулся на место, где оставил Першинга. Тот, видя его состояние, молча достал бережно хранимую на самый крайний случай бутылку водки и подал наполненный до краёв стакан. Роман выпил водку словно воду и отдал его обратно, молча закурив помятую сигарету.
— Что… видел? — Роман молча кивнул. — Ну и кто она? — Роман посмотрел на Першинга опустошённым взглядом.
— Моя жена… Алиса, — Першинг тут же налил и подал ему второй, но поняв, что Роман не будет, выпил сам.
— Всё, брат, приехали… Я же тебе говорил, не ходи туда, крыша поедет! — Роман смял в руке недокуренную сигарету.
— Нет, Паша, с крышей у меня всё в порядке, а она действительно моя жена Алиса, а с ней моя псевдособака по кличке Барбос. Мы жили в этом доме в 1939 году… Хорошо жили, Паш.
— Ну-ну, — наливая себе вторую порцию, пробубнил Першинг. — А я с Кутузовым в 1812 Наполеону под зад ногой пинал. Ты вот что, хряпни ещё одну и отдохни. Сон… лучшее лекарство, а я пока покараулю, всё равно не усну. Может утром, глядишь, и отпустит, там и поговорим, кто на ком женился.
Больше что-либо объяснять Першингу Роман не хотел, взяв поданный стакан, выпил и, отвернувшись от Павла, лёг на бок. Внутренняя пустота навалилась невыносимой усталостью, и он уснул. Разбудил его Павел.
— Просыпайся, герой-любовник, утро уже. Кофе нет, я чаёк вскипятил, или водочки налить, у меня ещё чуток осталось.
— Иди ты со своей водочкой, — хмуро ответил Роман. — Давай свой чай.
— Ну вот, — повеселел Паша, подавая горячую кружку.
— Совсем другое дело… а то заладил моя жена… мой пёс…
Несколько обжигающих глотков крепкого чая до конца прогнали тяжёлый сон.
— Я вчера, Паша, не шутил.
— Здрасьте… опять понесло, а у меня на руке семь пальцев и вместо ног ласты.
— Не прикидывайся идиотом, — разозлился Роман. — Ты просто многого не знаешь, а расскажу — всё равно, не поверишь, так что швыркай свой чай и пошли на армейские склады.
— Во-во… и ты свой швыркай, может в башке просветление появится, антикварный ты наш… Надо же, в тридцать девятом году он там жил…
Роман, что-то вспомнив поставил кружку.
— Першинг! Чтобы ты больше дурацкие вопросы не задавал, бросай свой чай, рюкзак тоже пока тут оставь и пошли со мной, я тебе покажу кое-что.
Першинг чай поставил, но рюкзак со своим добром взял с собой и, озираясь по сторонам, пошёл за Романом. Вскоре, миновав поляну, они прошли мимо свежей могилы.
— Ты здесь что, хабар припрятал?
Роман на секунду остановился.
— Нет, Паша, я здесь их похоронил.
— Кого их?
— Жену и своего пса.
— Ну да, ну да, — всё ещё не веря, сам себе сказал Першинг.
Они вошли в дом и первое, что удивило Павла то, что Роман очень уверенно в нём передвигался, словно действительно хорошо знал Расположение комнат.
— Иди за мной, тут справа будет вход в подвал и, если ничего не изменилось, внизу слева за большой деревянной панелью есть дверь в оружейную комнату и кабинет.
Дубовая панель даже спустя столько лет так же плотно прилегала к стене, и при нажатии на скрытый в стене рычаг отошла в сторону. За панелью стояла современная, бронированная, стальная дверь в герметичном дверном блоке. Кодовый замок, активированный Романом, минуту поурчав и издав несколько характерных щелчков, открыл дверь, и они вошли внутрь. Энергия, получаемая от нескольких запитанных к системе жизнеобеспечения артефактов, исправно поддерживала работу вентиляции и освещения. На стеллажах и подвесах, лежало и висело всевозможное стрелковое оружие, при виде которого Першинг присвистнул.
— Это что, всё твоё?
— Теперь и твоё тоже. Так что не стесняйся, выбирай, что тебе нравится… не у тёщи в гостях, а я в кабинет, — и ушёл в соседнюю комнату.
— Роман! К чему эта архивация наших отношений?
— Это к тому, моя дорогая, когда мы станем с тобой старикашками, то за чашкой чая, в котором будем размачивать сушки… зубов ведь уже не будет, посмотрим и увидим какими мы были, — вспомнил Роман…
Фотография лежала там, где он её и положил. С неё на него смотрели улыбающиеся Алиса и он сам, положивший руку на мощную голову Барбоса, позирующего словно на собачей выставке. Подошедший к нему Павел, удивленно округлив глаза, смотрел на фото из-за плеча Романа.
— Ахринеть, — только и вымолвил он. — Ты это, Ром, прости. Я действительно подумал, что у тебя с головой не того. Сам посуди, кто нормальный в такое поверит.
— Всё нормально, — сказал Роман, убирая фотографию в нагрудный карман. — Мне теперь порой самому с трудом во всё это верится. Ладно, Павел, выбрал себе что-нибудь?
— Как тут выберешь! Глаза разбегаются. Хранилище Сидора — это бедная лавчёнка, по сравнению с тем, что здесь лежит.
— Хорошо, давай я тебе помогу.
Об оружии речь не велась. Автомат у Павла был отменный. Они лишь дополнили его экипировку пистолетом «Биретта» и хорошим армейским ножом. Затем подобрали отличный разгрузочный жилет, усиленный бронепластинами. Максимально пополнили боеприпасы и, в завершение, Роман выдвинул из-под стеллажа ящик с отменным коллекционным коньяком.
— Наливай себе несколько фляжек не в стекле же его таскать… Только не жадничай.
Першинг от умиления чуть не прослезился.
— Это тот самый…? Ну братан… ты
