сам рассказать маме про брата.
– Не говори, пожалуйста, папе, что я рассказал. Он разочаруется во мне, – умоляюще прошептал Жарам.
– Не скажу, – вымученно улыбнулась Лия, и снова поцеловала сына в лоб, – спи.
Когда датарийка вернулась в хозяйскую спальню, Рэйгар уже дожидался ее в постели. Его короткие черные волосы, все еще блестели от влажности под теплым светом зачарованных свечей.
– Да уж, – вздохнул он, когда за Лией закрылась дверь, – не думал, что присутствие мужа в спальне, настолько расстроит мою любимую жену.
– Не говори ерунды, – нахмурилась еще сильнее Лия, скидывая с себя домашний халат.
– Проболтался все-таки, – утвердительно спросил Рэйгар, обнимая жену за талию, когда та забралась под одеяло.
– Не ругай его, – улыбнулась Лия из-за щекотки от поцелуя в шею, и инстинктивно прижалась щекой к собственному плечу. Муж пытался снова атаковать, но она ловко увернулась и остановила его требовательным взглядом.
Рэйгар разочарованно вздохнул и широко зевнул:
– Р-ах, все с ним в порядке. – Он приобнял Лию и та, без сопротивления сдалась. – Я как-то рассказывал тебе, что у меня есть знакомые в храме, – получив утвердительный кивок жены, Рэйгар продолжил:
– Так вот, Аластар, мой хороший друг, принял Альма к себе личным учеником. Парнишка проходит сложнейшую программу подготовки...
В течение получаса Рэйраг делился с Лией всеми полученными от Аластара сведениями, как и своим собственным мнением от знакомства с парнем. Лию интересовала каждая деталь, она с жадностью поглощала информацию. Эмоции не задерживались на лице женщины, постоянно сменяясь. Она то хмурилась, то улыбалась, то едва сдерживала слезы, то смеялась вместе с мужем над тем, как раздражала Аластара любознательность и неуемная энергичность Альма.
К концу истории Рэйгар заметил, как преобразилась его жена, она будто скинула несколько лет и стала еще прекраснее. Словно все это время ей было невыносимо сложно дышать. Переживания за сына терзали ее душу, отражаясь темными морщинами на ее лице, а сейчас от них не осталось и следа. Воодушевленный эффектом, Рэйгар решил еще больше поднять настроение жены и рассказал то, о чем изначально не планировал. Сущая глупость, на его взгляд, но вдруг она сможет развеять те остатки тоски, что все еще плескались в глазах любимой женщины.
– Аластар рассказал, что во время похода они пересеклись с другим отрядом Высших Теней, – начал Рэйгар.
– Их много? – с любопытством посмотрела на мужа Лия, возвращаясь в реальность из омута своих мыслей.
– Три, насколько я знаю, но это не важно... – отмахнулся Рэйгар, – именно этот отряд и выкрал тебя у нас четырнадцать лет назад, – Рэйгар ухмыльнулся, – а сейчас этот Агост пытался зацепить Альма, осыпая тебя выдуманными оскорблениями...
– И что? – нахмурилась Лия.
– Альм пообещал однажды вырвать его сердце за эти слова в твой адрес, – Рэйгар задумчиво почесал бороду, видя в глазах жены переживание и радость одновременно, – сын никогда о тебе не забывал, милая.
Сияющее от счастья лицо жены стало для Рэйгара лучшей наградой. Он не стал упоминать проклятого демона, сердце которого, значилось в списке Альма первым. Ни к чему цеплять старые раны. Лучше от этого никому не станет. Тем более, что сам он считал это все просто юношеской бравадой. Странно только почему сам Аластар отнесся к этому более серьезно.
– Давай спать, – ласковым голосом произнесла Лия, фальшиво зевая.
– Ты это серьезно? – Возмутился Рэйгар, и притянул к себе счастливо смеющуюся жену.
Два года спустя.
В тот день, когда весть о смерти императора вихрем разнеслась по Минасу, город погрузился в непривычно густую тьму бесконечной ночи. Казалось, даже иллюзорный Геллар скрылся за тяжелыми тучами в своем скорбном одиночестве.
Даамонцы по-разному относились к своему почившему правителю. Кто-то его любил, кто-то тихо ненавидел. Были и те, кто, несмотря на все недостатки, видели в нем доброту и искреннее желание заботиться о своем народе. В палате архонтов единого мнения также не наблюдалось, но люди обличенные властью чаще оценивают этот мир не эмоциями, а холодным рассудком. Поэтому мягкотелость императора Квента Третьего, его неспособность принимать действительно серьезные решения все чаще вызывало сомнения у сторонников императорской семьи.
Именно во время его правления храмовники обрели практически абсолютную власть, хотя двери святыни никогда прежде не закрывались. Ведь храм – это неотъемлемая часть империи, ее извечный маяк, ее духовность и святость, ее опора и защита. Теперь все иначе. Некогда великая мечта – стать частью благословленного воинства превратилась в гнетущую обязанность, а горделивые улыбки счастливых родителей обратились горькими слезами потерь.
Император уступил, и лишь общими усилиями архонтов, обретших неприкасаемый статус, удалось погасить зарождающийся пожар недовольства.
Затем случилась очередная война, отличившаяся от прочих кипящей ненавистью. Даамонцы, позабыв об общем враге, проливали кровь друг друга с особым наслаждением, пытаясь насытить клокочущее чувство мести, разрастающееся все сильнее с каждым убийством.
Император уступил и тогда, тем самым углубив ту пропасть, что возникла между даамонцами Минаса и храмовниками. Храм Амона стал недосягаем, а его служители обратились кошмаром, крадущим в ночи детей простых граждан.
Народ пребывал в недоумении. Тот, кого они считали сильным и справедливым, стал игрушкой в руках властолюбивых жрецов. Воин, что в молодые годы, плечом к плечу с гвардейцами защищал стены Минаса, от волн стихийных тварей. Наверное, то время и стало переломным моментом. Увлекшийся битвой, молодой наследник престола, получил смертельное ранение, но силами храмовых целителей, его удержали в мире живых. Правда, рана так и не зажила окончательно, постепенно истощая организм.
С тех пор лояльность правящей семьи по отношению к храмовникам пребывала на недосягаемой высоте. На многое закрывались глаза, и постепенно воля храма стала неоспоримой.
Теперь же народ роптал от неутешительных мыслей. Какими бы ни были предыдущие два императора, к ним привыкли, а теперь предстоит мириться с новыми порядками, от которых ничего хорошего уже не ждут.
– Ты долго, милый... – с горечью вздохнула Магрит Кеваль, вдова почившего императора.
– Прости, что заставил ждать... – поджал губы Викрам, ее единственный сын.
Викрам с малых лет выделялся среди сверстников. Он относился к тем избранным, кого одарил своим вниманием Великий Амон, но в лапы храма не попал, как и подобные ему дети архонтов. Благодаря своему дару он развивался быстрее,
