– Шли три мента, три Момента-мента, говорили менты про Момента-мента, про Момента-мента, про Моментовича…
Лейтенант Беляк чихнул. Чих вышел оглушителен.
– Будь! – пожелал начальству сержант Выдра, для острастки ткнув дубинкой охнувшего маньяка Мишу. Но, отдадим должное, ткнул без злобы, скорее для проформы.
Овчарка легла и насмешливо высунула язык.
– Ну! Дальше! – не унималась Ольга.
Глеб в ужасе обнаружил, что правая рука его сама собой залезла в карман джинсов и скрутила увесистый кукиш. Рука жила отдельной замысловатой жизнью. В пальцах плясали искорки, предплечье било током. Философ чуял, что готов выхватить дулю в долю секунды, будто Клинт Иствуд – верный «магнум», и без промаха поразить стражей порядка.
Отчего-то идея показать неприличную фигуру ментам выглядела чертовски привлекательной. Это усиливалось надеждой, яркой, пылающей надеждой, без причин вспыхнувшей во взгляде арестованного Миши.
– Глебушка… я вас умоляю… – простонал лжеклиент. – Не останавливайтесь!
– В городском саду играет духовой оркестр, – вспомнил Глеб ретроволну радио «Мелодия», с которой и началась вся эта катавасия. – На груди у генерала… э-э… золоченый крест! Генерал бдит, генерал глядит! Озирается окрест: в каталажке, где сидим мы… м-гм… нет свободных мест!
Чертов кукиш вырвался-таки на свободу.
– А может, и не тот, – рассудительно сказал сержант Выдра, пробуя маньяка дубинкой в разных местах. Результаты анализа явно выходили неутешительными. – Щуплый какой-то. Недокормыш. Жертва блокады.
В устах крошки-сержанта это прозвучало особенно изящно.
– Наш по оперативке – мужчина видный, косая сажень, а тут – задохлик, чистая водоросль…
Умный Рекс понюхал Мишу, фыркнул и отрицательно заворчал.
– Глебушка, – плакал несчастный, в меру сил простирая наручники к философу. – Глеб Егорыч, отец родной! Спасай!
Ольга отошла на шаг, любуясь суженым. В свете полночного месяца он был невыносимо прекрасен.
– Отведу очи не ко дню, к ночи! Ходят бабы над рекою, девки с молодицами, ни минуты нет покою доблестной милиции! Если кто-то кое-где, да еще порой, это значит – быть беде, коль проспит герой! На море-окияне, на острове буянят, спеши туда, млад-сокол… хм-м… грози дубинкой пьяни! Тьфу-тьфу-тьфу!
Зачем Глеб трижды сплюнул через плечо, прямо на Мишу, он не знал.
Сила переполняла его. Хмельная, пенящаяся сила хлестала через край. Уши горели ярче фонарей, в носу щипало. По спине табунами бегали мурашки. Служебный кобель Рекс уважительно моргал, часто-часто дыша и не сводя глаз с расходившегося ведьмака.
– А чего с холодным оружием? – не сдавался упрямый лейтенант Беляк, сняв фуражку и обеими руками приглаживая редкие кудри. – Эй, потерпевшие! Вы тут чего? В смысле, он тут чего, с ножиком?
– А у нас ролевые игры! – ловко ввернула Ольга, придавая лицу выражение оскорбленной добродетели. – Играем в «Вечер накануне Ивана Купала»! Я, значит, Пидоркин младший брат Ивась, этот, который с дулей, по игре сам Басаврюк, только не из оперативки, а из книжки! А ваш маньяк – он Петро Безродный, жених моей сестры Пидорки! Читали небось? В школе проходят, по литературе…
– Пидорки, значит? – Сержант Выдра попробовал на вкус смутно знакомое слово и скривился. – Не, раз Пидорки, значит, никак не маньяк… они баб не режут, Пидорки драные… Пошли, а? У этих меньшинств адвокаты – звери!..
– Холодное оружие! – стоял стеной лейтенант Беляк, фырча на манер разъяренного кошака, чем раздражал Рекса. Заговор брал мента плохо, расшибаясь о цитадель служебного рвения. – Холодное! Нарушаем в смысле! Статья Кодекса!
– И ничего не холодное! – Глеб покрутил большим пальцем, торчащим наружу из кукиша, перед бугристым носом лейтенанта. – Не надо нам дело шить, начальник! Смотри: сталь мягкая, заточка односторонняя, упора нет, ребра жесткости, оно же «кровосток», нет! Зубчатого обушка, в просторечии «кишкодера», тоже нет! Кухонный ножик, предмет обихода, под статью не подпадает! Мы им грибы срезали!
– Умный? – мрачно спросил Беляк, то ли обижаясь, то ли завидуя.
– Умный! – подтвердил Миша, с которого сержант Выдра снимал наручники. – Он умный! Он очень умный! Это мой заместитель по информации! Ценный работник!
– Ценный? – Характеристика с места работы лейтенанту понравилась. Он даже поощрительно хлопнул философа по плечу.
Дубинкой.
– У нас игра… ролевая… мы цветок папоротника ищем, на Купала! Клады отворять!
– Клады в случае чего полагается не отворять, а сдавать государству! – отметили сотрудники органов. – За полагающееся вознаграждение! В курсе, граждане?
– В курсе! – хором выдохнули граждане.
Всю обратную дорогу Глеб выслушивал от Миши панегирики в свою честь. И ощущал благодатные перспективы для карьеры.
11
Осенью, не дожидаясь защиты диплома, сыграли свадьбу. Со стороны жениха свидетелем выступал милейший старичок Игорь Родионович, проникшийся к «молодому человеку» искренней любовью. Свидетелем же со стороны невесты был лейтенант Беляк, двоюродный брат Ольги, неотразимый в штатском костюме-тройке. Оба свидетеля, старый и молодой, со значением переглядывались, подливая друг дружке горилки, Ольга хихикала, а Глеб благоразумно решил не вдаваться в подробности. Было – сплыло. Мало ли у какой невесты дача в Медвежьем Яру, мало ли какие родственники ночуют на этой даче в нужное время, вздумав попатрулировать на досуге в темное время суток… Тем более что Мишу на свадьбу не пригласили, в отличие от старшего сержанта Выдры. По счастливому стечению обстоятельств главный менеджер ковена крайне вовремя уехал на месячные курсы повышения квалификации.
В конце концов, меньше знаешь, крепче спишь, как учит нас философия, царица наук.
– Горько!
Общий любимец, кобель Рекс, валялся под столом и требовал еды. Для порядку, потому что уже не лезло.
У Сашки Нестрибайлы был нюх, от зависти к которому любая ищейка удавилась бы во щенячестве. На этом неординарном свойстве держались, как мясо на скелете, все прочие черты Нестрибайловой личности – заурядные, к сожалению, черты. В меру умный, в меру честный, в меру добрый Нестрибайло и фамилию носил самую обыкновенную: в паспорте он значился как Петренко. Зато статьи его и заметки, бастарды великого нюха и среднешкольной грамотности, носили звучное имя отца: за коротенький текстик, подписанный Нестрибайло, местные газеты судились и дрались.
Однажды воскресным утром Нестрибайло съел яичницу, выпил кофе и решил, что пора прогуляться по свежему воздуху. День выдался дождливый и ветреный, обычно в такую погоду Нестрибайло сразу после завтрака ложился спать, однако нюх его уже вибрировал, как дрожит струна в ответ на тончайшее колебание воздуха. Нестрибайло еще сам не знал, куда пойдет и зачем, но путь его был предопределен: он шел к городскому парку.
