Он принес еще текилы и большую тарелку с салатом. Мы выпили. Вилкой он уже нормально работать не мог, так что большая часть салата на каждом заходе падала на подушки. Мне его стало жалко. Нет, не Бабуина, его я был убить готов, а того человека, которым он мог бы стать, но не стал, и скорее всего, уже никогда не станет.
Надо ли загребать столько денег, сколько ему достается, чтобы по ночам гадить салатом на плюшевые подушки возле засранного бассейна, на краю которого сидят уставшие продажные девки? Да и я не лучше. Денег еще больше, а толку-то? Этого ли я хотел, когда мне представился выбор между нищетой и процветанием? Нет. Я все себе представлял иначе. Всю эту жизнь. Я был уверен, что люди с состоянием могут делать все, что хотят. Но я уже много их повидал, а все их могущество простиралось не дальше посещения VIP-саун с герпесными проститутками и охоты с вертолета на сайгаков. Не простиралось оно дальше просаженной в казино тысячи долларов за ночь или поездки в загаженную алжирцами Европу.
Еще можно было портить салатом подушки в ночных клубах. И все. Фильм вот нормальный уже не снять. Точнее, снять-то можно, да только кому он нужен? Всем нужна просто хорошая графика, как выразился приятель Бабуина. Фон мира. Чтобы мозг не напрягать. Раньше казалось, что были бы деньги, можно было бы на весь мир крикнуть, донести до всех разумное, доброе, вечное. Ну крикнули мы с Катькой. И что с того? Посмотрели на нас косым взглядом, в ухе поковырялись и отправились заниматься привычными делами. И стало ясно, что от количества денег зависит только цвет и качество материала подушек, на которые ты спьяну можешь ронять салат с вилки.
Взвыть захотелось. Я не удержался и взвыл, используя вместо луны нарисованное на стене солнце.
— Саня, ты чего? — вытаращился Бабуин.
— Ничего, — Я улегся на спину и уставился в потолок. — Превращаюсь в оборотня.
Тепло от красных ламп действовало успокаивающе. Я зажмурился и снова завыл.
Ненавижу просыпаться от яркого света. Особенно с похмелья. Вообще просыпаться ненавижу в последнее время. А в этот раз было особенно тяжело — день за окном хоть и пасмурный, но глаза так и ломило от света. Похоже, Катька нарочно не задвинула жалюзи, чтобы таким садистским способом привести меня в чувство. Она это может. Она ненавидит слабость, чем бы та ни была вызвана. Катька ведь у нас сильная.
На мне была помятая рубашка и брюки — видимо, раздеться ночью уже не смог. Давненько так нажираться не приходилось. Кряхтя и тихонько ругаясь, я поднялся с кровати, ощущая себя начинающим космонавтом после испытания на центрифуге. Вообще-то с текилы такого похмелья не бывает — проверено. С текилы наутро наступает расслабленность, милая и беззаботная, как летний ветерок, шуршащий за окном в липах. Но мы с Бабуином закончили уже не текилой. Память выдавала воспоминания смутными урывками, но вроде бы после трех часов ночи текилу давать перестали и мы перешли на водку. Водка была спонсорская, на таких мероприятиях другой не бывает, а дареному коню... Не пойму только, какой прок спонсорам с подобной проставы, если я не то что марку водки не помню, а не помню даже, с кем мы ее допивали. Девки какие-то к нам подрулили, кажется. Катька вроде кого-то топила в бассейне. В общем, было что надо. Под конец — это я помнил отчетливо — мы с Бабуином ползали по танцполу на карачках и выли, как волки. Бабуин укусил за ногу модную теннисистку, она пыталась возмутиться, но ее уволокли охранники. Ну кто такая теннисистка? Сегодня одна, завтра другая. А Бабуин, он — вечный. Его обижать нельзя. Ему, может, одна только радость и осталась в жизни — укусить кого-нибудь за ногу.
Я толкнул дверь спальни и босиком проковылял в гостиную. Рана на спине неприятно саднила, внутренняя поверхность черепа болезненно ныла на каждом шагу, а в мозгу пульсировали какие-то плотные участки. Телевизор работал без звука, значит, Катька его недавно смотрела. Я начал искать ее по следам. Стакан недопитого тоника нашелся на кухне с пятнышком темной помады на краешке. Запах дезодоранта обнаружился в ванной. Только что вымытые фрукты оказались в тарелке, еще блестящие капельками воды. Затем я додумался взять мобильник и позвонить. Длинные гудки.
— Проснулся? — раздался Катькин голос в трубке.
— Да. Ты где?
— По дороге в аэропорт. Я позвонила Ковачу и согласилась на гастроли.
Мне снова захотелось завыть, но я удержался.
— Могла бы хоть попрощаться! — грустно сказал я.
— Ты спал, Саш, я вчера поняла, что мне обязательно надо ехать. Это как у летчиков, знаешь. Если не летать пару месяцев, то неба уже не видать. Все. Будет полная потеря квалификации. А я скисла, честно признаюсь. Но так нельзя. Кроме того, что все вокруг уроды, мне ничего петь не мешает. Но твоя Зинаида права — уроды не все. И я буду петь.
— Ты права, — ответил я. — Но я бы мог поехать с тобой.
— Нет. Мне надо с этим самой разобраться. Это для меня очень важно. К тому же у тебя тоже осталось важное дело.
— С этим делом справятся ребята Эдика.
— Хорошо, если так, — ответила Катька.
Я вздохнул и спросил:
— Кого ты вчера топила в бассейне?
— Забей. Сучка одна к тебе клеилась по пьяному делу.
— И каков результат?
— Она выжила, — усмехнулась Катька. — Ты там не вешай нос без меня, ладно?
— Попробую. Но кастинг я один проводить не буду.
— Зря. Откровенных бы уродов отсеял, мне потом легче было бы. И время идет.
— Ладно, с уродами разберусь. Ты надолго?
— На неделю. Максу звони, ему будет приятно тебя услышать.
— Хорошо.
— Ну ладно. Целую. — Катька звучно чмокнула. — Обещаю звонить каждый день.
— Я настрою приемник, чтобы слышать твой голос, — ответил я нашей кодовой фразой, но она уже не услышала, положила трубку.
Это была фраза из ее песни. Я часто повторял ее год назад, во времена Катькиных бурных гастролей. Тогда на любой волне можно было услышать песню «Расстояния», она и до сих пор еще не совсем вышла из моды. Воспоминание о тех днях яркой вспышкой озарило память, и я вдруг понял, что тогда мы были намного счастливее, чем теперь. Но, может, что-то можно вернуть?
«Нельзя, — жестко ответил я сам себе, — В одну реку не входят дважды».
Я плюхнулся на диван, и снова стало тоскливо. По телевизору рекламировали очередное средство для похудания. Я порадовался, что Катька перед отъездом выключила звук. Но даже без звука было жалко актеров, которых снимают сначала худыми, а затем непомерно раскармливают, чтобы показать фотографии в обратном порядке. Потом пошла реклама нового японского внедорожника. Следом реклама пива. За ней реклама снятия порчи. Особенно мило выглядела на экране строчка о письменной гарантии отворота. Под конец крупная надпись: «Результат — от полного безразличия до сильнейшего отвращения между любовниками».
