— Я ни от кого не бегу, — грубо бросил Безымянный, успев искренне пожалеть, что завел этот разговор. — И достаточно об этом. Лучше скажи, каким ветром тебя сюда занесло.
— Северным, — на полном серьёзе отозвался Ним, сумев удержать на лице каменное выражение. — Хотя иногда поддувало с востока.
— Хватит, — человек резко вскочил и принялся мерить шагами полянку. — Выкладывай, зачем припожаловал, Ним, и безо всяких уверток и хитростей Темных. Я знаю, вы способны часами обсуждать форму и значение пылинки, но мне, знаешь ли, до всех этих ваших мудрствований далеко. Время позднее, и я очень хочу спать. Так что просто ответь: зачем ты оказался здесь, в Центральных Землях?
— Прародительница, Мать Савва, отправилась в Последнее Путешествие к Дому Предков. Я вхожу в её свиту, — с гордостью сообщил Ним.
Безымянный замер на месте от неожиданности. Переварив новость, он понимающе кивнул. Вот, значит, как! Мать Савва была старейшей прародительницей клана Несперу, дома Темных, с которым у Безымянного было больше всего связей в Тартре, и, хотя саму Мать он видел от силы пару раз, величественная женщина, обладавшая немалой властью и ещё большей мудростью, произвела на него незабываемое впечатление. Жаль её…
— Кто же теперь займет её место? — после весьма продолжительного молчания спросил он, успев мысленно перебрать всех возможных кандидаток и одну за другой отвергнуть.
— Никто, — печально проговорил Ним, исполнив рукой странный, волнообразный знак — один из тех непонятных культовых жестов, смысл которых Безымянный, несмотря на свою тесную — для человека — связь с Мерцающими, так никогда и не мог до конца уяснить. — В Доме нет замены. Придется ждать следующего равноденствия и выносить нашу беду на совет Провидец. Думаю, нам пришлют Зрячую из другого клана. Но пока её нет, мы будем мыкаться, как слепые котята. Плохо это, трудно…
Ним окончательно погрустнел. Печально вздохнув и посидев некоторое время в молчании, он произнес:
— Собственно, я пришел к тебе по её просьбе, Бегущий. Несколько дней назад, уже здесь, за Пределом, её посетило видение и касалось оно тебя. Великая Мать узрела тебя на распутье! Две дороги лежат пред тобой. Одна — ведет назад, в Запретные Земли, избрав её, ты обретешь жизнь, что лишь изредка будет счастливой и полной, жизнь, исполненную опасностей и трудов, но жизнь! Избрав другую…
Ним потупился и умолк.
— Договаривай, — сердце Безымянного упало. Он не сильно верил в предсказания и пророчества, считая себя самого творцом судьбы. Не верил до тех пор, пока не узнал поближе Темных, не проникся их культурой, не узнал их тайн. Конечно, это была лишь поверхность, крохотный кусочек завесы, приподнятый для него Мерцающими, — благодарность за оказанную в далеком прошлом услугу. И всё же из ныне живущих людей он, наверное, лучше всех понимал Темных. И, хотя многое в культуре Мерцающих оставалось непонятным, одно он осознал очень четко и очень давно: шутить с предсказаниями Темных не следовало. Потому-то он и испугался, по-настоящему, всерьез.
— Вторая дорога пролегает через Скалу-Камень, — по привычке, Ним назвал Штормскальм именем, употребляемым в его народе. — Там дорога начинается, тебя ожидает встреча, решающая встреча с Пустотой, с Тенью. Ты будешь смел, ты заключишь сделку с Тенью, потом…
— Я умру? — он сам удивился спокойствию в голосе.
Темный отрицательно покачал головой.
— Неизвестность, — одними губами прошептал Ним.
Безымянный невесело присвистнул. Для Темных, с их мистической и зачастую принимающей события как фатальную неизбежность культурой, неизвестность являлась самой страшной и пугающей формой вероятного будущего из всех возможных. Нда, нерадостная картинка получается. И ведь Гаргарон говорил ему не соваться в Штормскальм, убеждал не идти на встречу… Встреча с Пустотой… Какой Пустотой? И с какой это «Тенью» он заключит сделку? Надо быть предельно осторожным в предстоящих переговорах.
— Вижу, я опоздал, — приглядевшись к задумчивому выражению лица человека, сокрушенно покачал головой Ним. — Мать Савва предупредила меня, что, скорее всего, судьба предрешена и пророчество ничего не изменит в твоем выборе, но я надеялся…
— Я ещё ничего не выбрал, — поспешно возразил Безымянный.
— Нет, Бегущий, — Ним поднялся и, печально улыбнувшись, направился прочь от костра, — ты уже выбрал. А может, это твоя душа, уставшая от бега, сделала его за тебя.
Дойдя до хвойных зарослей, Темный остановился и, обернувшись, сказал на прощанье:
— Помни об одном, Бегущий: тебе был дан выбор — это редкое благословение судьбы! К худу ли, к добру ли, но свой путь ты избрал, и уже ничто не сможет изменить предначертанного. Береги себя и знай: как бы ни сложилась твоя жизнь в будущем, в нашем доме ты всегда найдешь приют. Прощай…
Ним шагнул в темноту и растворился бесследно — словно и не было его вовсе.
Глаза обманывают нас куда чаще, чем вера. Но разве из-за этого мы выкалываем себе глаза? Нет? Тогда отчего вы утратили веру?
Валентиниан кон Серве, в недалеком будущем — Верховный Патриарх филиала Валентиниана. Из мемуаров Кирстена лейн Александера.
Рассвет застал Безымянного в дороге, точнее — на развилке дорог. После ухода Нима он так и не смог уснуть и потому, не желая тратить время в бесполезных метаниях, отправился в путь. Отмахав в едином порыве три, а то и четыре мили, он немного замедлил шаг, понимая, что торопиться нет никакого смысла: солнце раньше положенного всё одно не взойдет, а значит, и врата пограничной крепости останутся закрытыми. Мыкаться же под стенами цитадели, точно бездомный пес, — до такого он ещё не дошел!
Бредя по ухабистому подобию тракта, он снова и снова припоминал детали короткого ночного разговора с Нимом и пытался углядеть за словами и намёками Темного потаённый смысл, способный дать ответ на… Безымянный и сам не мог понять, какого ответа, какой подсказки о грядущем он желал, как не знал этого, по-видимому, и сам Темный, передавший послание. Что-то назревало, перелом в судьбе, поворот. Но разве за последние пятнадцать лет каждый день не являлся ему именно таким поворотом, изломом и разве каждый шаг не таил в себе неизвестности?
Безымянный встряхнулся, и постарался выбросить из головы все мысли. Надо же, всего несколько дней как он вернулся, а голова уже трещит от загадок и неопределенностей. Всё-таки в Тартре было проще! Там всё было ясно, всё без затей, там каждый шаг, каждый миг таил опасность, но она была явной, очевидной, здесь же — даже слова были двусмысленными и каждая встреча несла множество оттенков и смыслов, словно один из тех древних петроглифов, что он видел на одной скале за барьером: как хочешь, так и понимай! А ведь он успел от этого отвыкнуть!
