К самому концу процесса в комнату зашел Энди.
— Это уже намного лучше, — взглядом оценив мою идеально застеленную постель и заглянув в тумбочку, кивнул староста отряда. — Хорошая работа… Шейн.
— Рад стараться, Энди, — гордо усмехнувшись, ответил «дрессировщик».
Я едва заметно выдохнул, чтобы выпустить накопившийся гнев и не дать этим засранцам еще один повод применить ко мне физическое наказание. Глянув на меня, Энди сказал:
— То, чем ты здесь два часа занимался — это не наказание, а обучение. Еще несколько таких же тренировок, и нам не придется краснеть по утрам из-за того, что абитуриент, приписанный к нашему отряду, не умеют застилать постель и опаздывает к утреннему построению.
— Обучение обязательно должно включать в себя унижение? — переспросил я.
— Тебя никто не унижал. Мы все через это проходили. В традициях интерната — суровое обращение с новичками. Вас, салаг, принято тыкать носом в ваши ошибки, а если вы намереваетесь сделать что-нибудь не так — не останавливать, а позволять обжечься, чтобы лучше запомнили. Считается, что так вы быстрее учитесь.
— А по-моему, кое-кому здесь это просто доставляет удовольствие, — сказал я, уничтожающе посмотрев на Шейна, а затем посмотрел на Энди: — А еще кое-кто чувствует упоение своей крошечной властью и использует ее, чтобы применять наказания по любому поводу.
— Если ты считаешь, что с тобой поступают несправедливо — можешь пожаловаться заведующему по воспитательной работе, он твой куратор, — выдержав мой взгляд, спокойно ответил Энди. — Мой тебе совет, Сандерс: не наживай себе врагов понапрасну. Ты не выглядишь полным тупицей. Так что, надеюсь, быстро усвоишь: здесь надо соблюдать правила, нравятся они тебе или нет…
— 30 минут до отбоя! — прозвучал в коридоре голос дежурного.
— Что ж, пора готовиться к отбою, — кивнул Коул. — Запомни, что я тебе сказал, Сандерс. Если будешь слушать советы старших, может быть, будешь получать меньше чем две дисциплинарки в день.
— Спасибо за заботу, Коул, — ядовито ответил я.
17 апреля 2077 г., суббота. 3-ий день.
После стычки, которая произошла у меня с Коулом на второй день, я бы никогда не подумал, что первым я сойдусь именно с ним. Но случилось как раз так. И связывающим звеном между нами стал спорт.
В отсутствие других занятий, которые бы приносили мне хоть какое-то удовольствие и забвение, я начал проводить за физическими упражнениями едва ли не все свое свободное время. И, как оказалось, я был в этом не одинок. Лишь немногие ученики интерната ограничивались обязательной утренней и вечерней физкультурой. Практически весь 22-ой отряд — по крайней мере дюжина из шестнадцати парней — при первой же возможности отправлялись в здешний спортивный комплекс, на стадион или на открытую спортивную площадку. Среди второкурсников особой популярностью пользовались регби, а также бокс. Это была прекрасная возможность выплеснуть накопившиеся эмоции: подвигаться, покричать, врезать кому-нибудь как следует или шибануть плечом, и при этом все это никем не запрещалось, а даже поощрялось.
В субботу, после восьмичасового испытания тошнотворными подготовительными курсами, я воспользовался свободным временем, чтобы отправиться в атлетический зал, потому что иначе мог бы выместить накопившееся раздражение на ком-то другом, схлопотав очередную дисциплинарку. Коул случайно заметил, как я тренируюсь с грушей.
— Неплохая техника, — понаблюдав за мной со стороны, похвалил он. — Давно боксируешь, Сандерс?
— Два года, — отерев пот со лба, ответил я. — А что?!
— Из нашего отряда пятеро ребят боксируют. Включая меня. Я, чтоб ты знал, в прошлом году стал вице-чемпионом интерната и участвовал в отборочном турнире на юношескую олимпиаду.
— Да что ты говоришь? — усмехнулся я, оглядев атлетическое сложение Коула. — И ты хочешь взять у меня пару уроков, чтобы в этом году тебя не поколотили на отборочном так, как в прошлом?
Похоже, моя самоуверенность ему понравилась.
— Мы тренируемся по вечерам. Если хочешь — присоединяйся этим вечером, — усмехнувшись в ответ на мою браваду, сказал Энди. — Заодно и посмотрим, что ты умеешь, кроме как языком чесать. Если, конечно, не боишься.
— Ты что, шутишь? — я расплылся в улыбке. — Шанс заехать тебе в щи как следует — это просто подарок для меня. Скажи, а Шейн случайно с вами не тренируется?
— Что ж, тогда сегодня в полвосьмого, после ужина, — кивнул Энди.
Этим вечером старосту 22-го отряда ждал сюрприз. Вряд ли он ожидал, что пятнадцатилетний парень, которому он предложил поспарринговаться забавы ради, да еще чтобы немного сбить с него спесь, угостил его таким хуком справа, что даже защитный шлем не спас его от нокдауна.
Это была едва ли не первая приятная эмоция, которую я испытал с момента попадания в эти стены. Но, что еще важнее, во взгляде Коула, после того, как я помог ему подняться на ноги, скользнуло нечто очень похожее на уважение. Такие же лица были и у окружающих четверых ребят (жаль, в их числе не было Шейна).
В этот момент у меня появилась небольшая надежда. Я подумал, что нашел, наверное, единственный способ, которым новичок на два года младше может завоевать уважение у старшекурсников, занимающихся спортом — оказаться лучшим атлетом, чем они.
Что ж, посмотрим.
18 апреля 2077 г., воскресенье. 4-ый день.
Воскресенье считалось единственным выходным днем в интернате. Однако это вовсе не означало, что ученики могли заняться всем, чем им вздумается. Утренняя побудка в этот день происходила всего лишь на час позже. Физкультура была такой же, как и в прочие дни. В 08:00 начиналась обязательная для посещения служба в церкви, размещенной на территории интерната.
Никто не интересовался у учеников, каких религиозных взглядов они придерживаются и каких придерживались их предки. Христианская религия считалась важной частью той духовности, которую в нас пытались воспитать, «одной из важнейших ценностей Западного мира, на которых зиждется Содружество наций». Поэтому приобщение к ней являлось неотъемлемой частью учебного процесса.
Здешний христианский священник, пастор Ричардс, оказался воодушевленным оратором, поэтому его проповедь затянулась на целых четыре часа, отобрав у несчастных грешников едва ли не треть единственного дня, в который им был положен условный отдых. Спросив у одного из парней, обычное ли это дело, я услышал, что однажды служба закончилась только к обеду.
Пастор Ричардс, имел неумную энергию для своих пожилых лет, и мощный голос, достойный оперного певца или генерала бронетанковых войск. С решительностью закованного в броню крестоносца он готов был обращать всех желающих и нежелающих в истинную веру, и чем сложнее оказывалась задача — тем больше он загорался этой идеей. Его воображение ни секунды не бездействовало, изобретая все новые изощренные способы наставить на путь истинный малолетних безбожников и еретиков: начиная от вдохновенных проповедей и заканчивая организацией женского церковного хора, театральными постановками библейских сцен с участием учеников и приглашением на службы гостей, которые поведывали, как они обрели Бога.
Большая часть оставшегося воскресного дня была занята такими увлекательными мероприятиями, как большая стирка и генеральная уборка в общежитиях и на территории интерната.
Поговаривали, что по воскресеньям в большом актовом зале часто выступали почетные гости: бывшие выпускники рассказывали, как они хорошо устроились и как благодарны интернату; кто-то из политиков говорил важные напыщенные речи о гражданском долге, социальном обществе и правовом государстве; представители топ-менеджмента корпораций устраивали яркие презентации, расхваливая открывающиеся перед учениками перспективы работы в их структурах. Говорили также, что в воскресные дни часто устраивают различные спортивные мероприятия. Но в этот день ничего такого мне застать не посчастливилось.
Если не считать нескольких часов, проведенных на стадионе, этот день был столь же ужасен, как остальные, и я был рад его окончанию так же, как прочим.
