не просто мертвы. Они словно никогда и не жили.
Охренеть!
Я опустил меч и повернулся к Сытину.
— Михалыч, это не Хвороба.
Глава 22:
Погребальные обряды
— В каком смысле — не Хвороба?! — охренел Сытин. — А кто?
Бля, как трудно объяснить-то!
— Не, ну так-то это Хвороба, конечно. Но не весь. Не целиком.
— Ипать, Немой! Вот на кой хер ты вообще заговорил?! — взорвался Сытин. — Ты можешь толком объяснить? Что значит — не целиком?
Я тебе что, оратор? Попробую, блин.
— Михалыч, это тело Хворобы.
— Ну! — нетерпеливо кивнул Сытин.
Я опять замялся.
— Ну, не тело, короче, а… ну, вот это, сушёное. Это как упаковка, бля! А начинки нет.
— Какой, на хер, начинки?! — теряя терпение, взревел Сытин.
— Ну, души нет… Хотя… Откуда у Хворобы душа? Божен, бля! Как эта херня у вас называется? Короче, у меня такое ощущение, что Хвороба не помер, а просто куда-то съипался. Понимаешь?
— Да ну, на хер! — недоверчиво протянул Сытин. — Немой, ты откуда это знаешь? Или просто голову мне морочишь? Ты видел, какие печати на камере? Куда он мог съипаться?
— А я откуда знаю?! Но у меня такое предчувствие, что он нас как-то наипал.
— Так, бля! — Сытин бесцеремонно пододвинул покойника и уселся на край лежанки. — Давайте разбираться подробно.
Никита Ильич выдвинул из-под стола табурет и тоже сел. Божен остался стоять, а я примостил зад на окаменевшую голову демона, которая торчала из стены.
А ничего! Удобно. Только камень холодный.
— Никита Ильич! — спросил Сытин. — Ты что-нибудь чувствуешь?
Начальник темницы задумался и покачал головой.
— Нет. Труп, как труп. Даже воняет не так сильно уже.
— Ясно, — кивнул Сытин. — Божен, а ты что скажешь? Мог Хвороба через твои печати улизнуть?
Божен пожал плечами.
— Я о таком не слышал. Это же колдовство. А колдовать под церковной печатью нельзя.
— Понял. Я тоже ни хрена не чувствую. Без обид, Немой, но ты в меньшинстве.
Бля! Ну, не верите — и хер с вами!
Сытин, видно, всё прочитал в моих глазах. Он поднялся с лежанки и подошёл ко мне.
— Я тебе верю, Немой. Верю, что ты что-то чувствуешь. Но ты ведь и сам не можешь толком сказать — что именно. Так?
— Толком не могу. Но чувствую, — упрямо сказал я.
— Ладно, — кивнул Сытин. — Я эту херню учёл. Давайте думать — что делать дальше? Как считаешь, Немой — это барахло мы можем похоронить?
Он ткнул пальцем в останки Хворобы.
Я ещё раз попытался мысленно достучаться до скелета. Скелет равнодушно молчал. Мои попытки общаться были ему по херу.
Ну, не очень-то и хотелось! Я плюнул на колдовство и сказал Сытину:
— Вреда не будет. Только предлагаю закопать гада поглубже. Ну, и весь ритуал перед этим провернуть, как договаривались.
— Это само собой, — серьёзно ответил Сытин.
— Ладно. Отойдите, чтоб не забрызгало! — усмехнулся я.
Ох, бля, и должен мне будет этот Хвороба! На том свете хер расплатится! Мало он пакостей при жизни натворил — так ещё сейчас хороший меч о его кости пачкать!
Я поморщился, а потом решительно принялся шинковать боярина Хворобу ломтиками, словно мясной рулет. Как говорится — глаза боятся, а руки делают!
Хрупкие кости с легким треском ломались под ударами меча. Серая кожа лопалась и отслаивалась. К горлу подступала тошнота, и я часто сглатывал. При этом старался не дышать. Мне казалось, что с тела поднимается невесомая ядовитая пыль. Я очень не хотел, чтобы она просочилась в лёгкие.
Я бил несильно, чтобы не испортить лезвие о кирпичи лежанки. Но меч то и дело звонко высекал искры, попадая на вмурованные в обожжённую глину мелкие камушки.
Через десять минут вместо тела на кирпичах лежала бесформенная груда, из которой торчали лохмотья шубы.
— Всё. Кушать подано! — сказал я.
Потом отошёл в сторону и поискал глазами, обо что обтереть меч.
Бля, что ж раньше-то не подумал?!
Никита Ильич приоткрыл дверь в коридор и рявкнул:
— Ведро воды и тряпку! Живо!
Через минуту перепуганный охранник, сгибаясь дугой, приволок полное ведро воды. По коридору он почти бежал. Ведро раскачивалось, вода плескала охраннику на ноги.
Он поставил ведро на пороге камеры, протянул мне кусок мешковины и немедленно растворился в полумраке коридора. Такими умениями обладают только подчинённые очень строгих начальников. А по Никите Ильичу и не скажешь.
Я намочил мешковину. Грубая ткань почти не впитывала воду. Но я тщательно обтёр меч и сунул его в ножны. Потом вымыл руки и вытер их всё той же тряпкой.
— Давай, священник! — скомандовал Сытин.
Божен подошёл к лежанке, вытянул над ней руки ладонями вниз. От его пальцев шло мягкое белое сияние.
Божен заговорил:
— Примите, боги, душу этого человека. Судите его по делам его. Дайте его душе приют, который она заслужила. Не допустите её скитаться, не находя покоя и места.
За стеной камеры раздался злобный вой.
Никита Ильич нахмурился и стукнул кулаком по стене.
— Ну-ка, тихо мне! А то кувалду возьму!
Он повернулся к нам и пожал плечами.
— Демоны. Не любят они божье слово.
Божен трижды повторил своё заклинание. Каждый раз демоны за стеной выли, но осторожно, боясь рассердить начальника темницы.
Затем сияние угасло. Священник сложил руки на груди и отошёл в сторону.
— Ну, теперь моя очередь, — ухмыльнулся Сытин. — Надо же — сколько чести одному херовому боярину!
— Василий Михалыч, ты только темницу мне не сожги! — обеспокоенно сказал Никита Ильич.
— Не переживай, Никита Ильич!
Сытин быстро и звонко щёлкнул пальцами левой руки. С его ладони сорвался крохотный зелёный огонёк и ударил в останки боярина Хворобы. По обломкам костей и обрывкам шубы побежали огненные всполохи. Останки вспыхивали, превращались в пепел и гасли. Не прошло и двух минут, как на лежанке остался только серый налёт золы.
Никита Ильич отдал Божену деревянную шкатулку. Священник открыл её и достал небольшую серебряную урну с завинчивающейся крышкой и лёгкую метёлочку из перьев. Отвинтил крышку и принялся метёлочкой сгребать в урну пепел. Он не торопился, тщательно выметая пепел из растворных швов и трещин в кирпиче. Наконец, лежанка стала абсолютно чистой.
Божен закрутил на урне крышку. Поставил урну на стол и сверху опустил руку. Снова вспыхнуло мягкое белое сияние. На крышке на мгновение проявилась круглая печать с крестом. Она горела всего мгновение, а потом погасла.
Священник взял урну со стола и убрал в шкатулку, а шкатулку запер на замок.
— Вот и всё, — негромко сказал он.
— И что теперь? — спросил я.
— А теперь
