– На себя посмотри, – беззлобно огрызнулся Денис.
Джиоев и сам был снайпером, хотя далеко не такого уровня – обычный марксман[12]. И рост у обоих за метр девяносто.
– Сема, подставляй свой котелок. – Рустам ухватился за чайник. – До краев не налью, разве что поклянешься нести мой рюкзак до самого Однинска.
Рюкзаки действительно получились тяжелыми. Конечно, со временем они свой вес потеряют: кушать хочется каждый день, и еще, не дай бог, придется жечь патроны. Но в любом случае к Однинску они значительно полегчают. Хотя предстоит нести груз и на обратном пути, иначе зачем все затеяли? По прикидкам Чужинова, килограммов семьдесят – восемьдесят. Если распределить на всех, получается не так уж и много. Главное, чтобы без потерь обошлось.
– А что это Ларионов их шанежками назвал? Булочки и булочки, – покрутив одну, Денис откусил добрую половину. – Вкусно, – заключил он. – И меду не пожалели.
– Ты о меде лучше бы промолчал. На тебя его столько ушло, что Андреич до сих пор хмурый сидит: и без шанежек остался, и хорь не изведенный. А вообще слышал я, он когда-то в СибВО служил. Вероятно, оттуда и слово привез. – Семен действительно отхлебывал чай из крышки от котелка: дожидаться, когда освободится чья-нибудь кружка, у него не было ни терпения, ни времени.
Глеб взглянул на солнце, на часы:
– Ну что, братва лихая, заканчиваем трапезу? До темноты до Валино необходимо добраться. Там что-нибудь горяченькое похлебать сообразим. Добудем, Семен, мы тебе кружку: столько поселений по пути. А нет, я лично сделаю, из консервной банки. Если берестой ее обтянуть, кружка всем на зависть получится, проверено.
– На ночь жрать вредно: толстым станешь, – заявил Рустам, с нарочитым кряхтением поднимаясь на ноги.
Валино представляло собой глухую заброшенную деревню, по которой прокатился пожар, уничтоживший большинство домов. И все же переночевать в нем можно было в полной безопасности: имелся там один домишко с печкой, нарами, основным и запасным выходами, люком в потолке, схроном в погребе, и Чужинов об этом убежище знал, пусть и с чужих слов.
Прибыв в него, практически не разговаривали. Протопили печку, сварили немудреную похлебку, так же молча с нею покончили и завалились спать, выставив обязательного дежурного.
Утром недолгие сборы, скорый завтрак и целый день изнурительного бега на лыжах, когда все внимание поглощено тем, чтобы вовремя обнаружить мчащуюся наперерез тварь, а то и несколько. Стоило торопиться: следующее людское поселение – Грачи – находилось в дне пути, и только в том случае, если выложиться полностью.
Бывать в Грачах Чужинову еще ни разу не приходилось, но все прошло как нельзя лучше: и накормили, и отвели теплое и достаточно просторное помещение, чтобы в нем, не стесняя друг друга, группа могла переночевать в полном составе. В большей части тут сыграла свою роль сопроводительная бумага, в которой Ларионов просил оказывать предъявившим ее людям всяческое содействие.
Глава Грачей, высокий мосластый мужик хорошо за пятьдесят, со стриженной наголо головой, на которой бросался в глаза большой багровый шрам с неровными краями, лишь кивнул, прочитав ее содержимое. Что и понятно: ссориться с могущественным хозяином Мирного никому и в голову не придет. Люди жили с земли – выпадет неурожайный год, и тогда вся надежда только на Ларионова и хранящиеся в Мирном запасы продовольствия.
– Что, отец, ничего у вас не слышно? Твари не беспокоят? – поинтересовался у него Чужинов. Иной раз сущая мелочь, узнанная как будто мимоходом, может сыграть ключевую роль, и в этом Глебу не раз уже приходилось убеждаться.
– Нет, – энергично тряхнул головой тот, отчего из бороды посыпались то ли сухарные крошки, то ли опилки. – Спокойно все у нас. Приходили тут люди с указаниями, что и как в ограде изменить и чего опасаться. Порассказывали такого, что жуть взяла. Хотя, казалось бы, чего уже испугаться можно? Тварь мне отметину поставила, едва копыта не отбросил, – пояснил собеседник Чужинова, заметив, что тот несколько раз бросил взгляд на шрам: очень уж тот выглядел устрашающе. – Еще по первому году. Как будто кувалдой по тыкве со всего размаху стукнули, мигом сознание потерял. Но повезло: она на других кинулась, вероятно посчитав, что я уже все. Пока в отключке лежал, завалить ее успели. Может, надо вам чего? – в его голосе прозвучала плохо скрытая надежда: а вдруг обойдется? Вдруг ничего не понадобится?
– Спасибо, отец, – уже во второй раз назвал его близким родственником Чужинов.
Утром, когда они покидали Грачи, Чужинов увидел, как тот о чем-то спросил у Рустама, после чего оба они посмотрели в его сторону.
– О чем разговор был? – спросил Глеб, когда поселок скрылся из виду.
– Спрашивал он: это тот самый Чужак и есть? Слава о тебе даже в эти глухие края добралась, – не удержался от шпильки Джиоев. – То-то я все никак красотку не могу у тебя из-под носа увести! Мне бы на год пораньше в ваши края прибыть, глядишь, шансы бы и уравнялись. – Рустам белозубо скалился.
«Слава, легенда, герой, – размышлял Глеб, глядя в спину мерно шагающего впереди Семена Поликарпова. – И понапридумывают же люди. Кто бы только знал, как иногда страшно! Совсем как в детстве, когда бабушка уходила на ночное дежурство в больницу».
Родителей, погибших в автокатастрофе, когда он был еще маленьким, Чужинов не помнил совсем. И потому приходилось оставаться одному в темной квартире, где каждый шорох заставлял прятаться под одеяло с головой. Тогда одеяло казалось ему несокрушимой защитой. Теперь такой защиты нет. И проявлять свой страх нельзя: люди доверяют ему свои жизни, а показать страх – значит, в критической ситуации лишить их уверенности, что все закончится благополучно.
Бабушка. Глеб хорошо помнил, как, усадив на колени, она его утешала, когда он приходил со двора с расквашенным носом, полный обиды на несправедливость мира.
«Терпи, внучек, – гладила она его по голове, – и учись себя защищать. Потому что не будет уже никого в твоей жизни, кто сможет решать за тебя твои проблемы. И я уже старенькая, помру скоро, совсем один ты останешься».
И Глеб горячо ее убеждал, что она будет жить вечно. Потому что неправильно это, когда люди умирают. Особенно такие, которых нет ближе на целом свете.
Они стояли на высоком пригорке и смотрели на открывшиеся перед ними дали.
– Все, за этой речушкой начинаются дикие края. За ней власти Ларионова нет уже никакой. Да и поселений меньше. И на бандитов нарваться легко.
