— Ага. Или ты Младшую стражу пешей делать собираешься? Тогда зачем Андрей ребят конному делу учит?
Дед, прищурив левый глаз, с усмешкой глянул ни Мишку и хитрым голосом спросил:
— И с чего же ты, внучек, решил, что у тебя целая сотня под рукой будет? Ась?
— А с Нинеей по душам поговорил! Ты же с ней условился о пополнении? Или нет? Ась?
— Кхе! Все равно не угадал! Никифор аж семьдесят четыре доспеха везет! Так что, поболее сотни у тебя будет!
Новость оказалась настолько неожиданной, что внук, за отсутствием бороды, полез скрести в затылке.
«Откуда дед знает? Можно подумать Никифор телеграмму прислал: „грузите апельсины бочками зпт везу семьдесят четыре доспеха тчк целую зпт Никифор тчк“. Черт знает что! Нинее кто-то ленточку княжны привез, деду „накладные на груз“… XII век, охренеть!»
Спросить Мишка ничего не успел — в горницу вошли мать и Листвяна.
— Здравствуй Мишаня. — Мать ласково прошлась ладонью по Мишкиным вихрам. — Звал, батюшка?
— Звал, Анюта, тут такое дело…
Договорить деду мать не дала. Бегло оглядев стол, она скандальным жестом уперла руки в бока и строго спросила:
— Вы что ж, так ничего и не ели?
— Да погоди ты, Анюта…
— Ну уж нет! Сам, как приехал, три дня толком не ел, только похмелялся, так еще и внука голодом моришь! Он из Нинеиной веси верхом прискакал, уставший, голодный. И ты — первый день, как с утра не набравшись. Пока не поедите, никаких разговоров! Листвяна! Все остыло, быстро горячего принести! Да не девок посылай, сама проследи!
Листвяна, в очередной раз выставленная из горницы, развила бурную деятельность. Горячие щи появились почти сразу, словно на кухне только и дожидались команды. Пока дед с внуком работали ложками, подоспели каша и жареная рыба.
Все время, пока сын ел, мать сидела напротив него, подперев щеку рукой, и Мишка вдруг почувствовал горестный комок в горле. Точно так же ТАМ — в ХХ веке — бывало, сидели напротив него сначала мать, потом жена… Потом стало некому… Сколько раз, вспоминал он этих женщин, тепло и уют, который придавали они дому одним своим присутствием. Сколько раз корил себя за невнимание к ним, за грехи и вины явные или мнимые — бог весть… И вот теперь какие-то сволочи собираются…
«Ну уж нет! Зубами рвать буду! Кровью умоетесь, падлы! И Листвяне, курве, пусть только попробует матери еще раз нахамить, так рожу распишу, дед, как от чумы, шарахаться будет!»
Мать, видимо каким-то женским чутьем, уловила его настроение.
— Мишаня, ты чего злой такой? Случилось что?
— Не случилось, пока, мама, но может случиться, об этом и беседуем. Слыхала, наверно, что бывший пименов десяток смуту учинить собирается?
— Слыхала, батюшка Корней упреждал. Пусть только сунутся, мы им в тридцать самострелов дырок в брюхе-то наделаем!
— Что-о-о?
Воистину, день для Мишки выдался необычный — сплошные сюрпризы.
— А ты думал: мы тут без тебя бездельничаем? — Продолжила мать. — Обижался, наверно, что я все самострелы себе забираю? Обижался, обижался, не спорь.
— Я и не спорю, только…
— А у меня три десятка девок, да баб молодых с двадцати шагов в цель величиной с ладонь попадают! Перезаряжают самострел на счет до восьми, некоторые даже быстрее. Каждая свое место по тревоге знает: кто у окошка, кто в дверях, кто на дворе. На всем подворье места не найдешь, чтобы сразу с двух-трех мест не простреливалось, а по воротам одновременно десять выстрелов сделать можем!
— Вот это д-а-а! — это было всё, что смог сказать Мишка в ответ.
Дед, не скрываясь, наслаждался ситуацией.
— Кхе! Чего удивляешься-то, Михайла? Сам же придумал бабам самострелы дать. Хе-хе, наше подворье теперь, как еж: откуда не сунься, везде уколешься! Тридцать выстрелов! Да еще ты сегодня десяток привел. Да еще Кузька, Демка, Роська, Петька и ты сам. Да я, Лавр и Андрей. Сорок восемь! Что ж мы, на собственном подворье, где каждый угол знаем, полсотни татей не положим?
Мишка вполне искренне возмутился:
— Так что ж ты мне тут, деда… Я прямо уж думал: совсем край…
— Да? А тебе так хочется полсотни односельчан положить?
— Нет, конечно… Так для того мы с тобой сейчас про информационную войну и толкуем, чтобы их поменьше было.
Мать, услышав незнакомое слово, удивленно подняла брови.
— Какую войну, Мишаня?
Дед явно вошедший во вкус обсуждения и одобривший сам принцип информационной войны, взялся объяснять матери сам, не дожидаясь Мишки.
— Смутьяны про нас всякие слухи да сплетни разносят, гадости разные рассказывают, чтобы народ на нас обозлить и бунт свой справедливым делом выставить. А мы в ответ свои слухи и сплетни запустим, чтобы ворога в смущение привести и число его убавить. Самое же лучшее будет, чтобы они и вовсе между собой переругались.
Мать понимающе покивала.
— И о чем же сплетничать будем?
— Ну одно дело, мы с Михайлой уже обговорили, но до баб это касательства не имеет. А второе дело… Даже не знаю… А, Михайла?
— Ну почему же, деда? Пускай поболтают. Понимаешь, мама, среди смутьянов есть кожевенники: Касьян и Тимофей. Люди, как деда сказал, расчетливые. Если заказать им сотню полных наборов конской сбруи для Младшей стражи, то может быть им выгоднее покажется, заказ у нас взять, чем бунтовать?
Мать всплеснула руками.
— Да что ты, Мишаня, откуда же у нас сотня коней? У татей вы тогда чуть больше трех десятков отбили, да и тех до травы еле прокормили.
— А откуда у Касьяна с Тимофеем кожи на сто сбруй наберется? Да сколько им времени понадобиться, чтобы такой заказ выполнить? В том и хитрость, чтобы им головы делом занять, а не бунтом.
Мать снова понимающе покивала.
— Ладно, с этим понятно. Но пока я про сплетни ничего не услышала. То, про что ты рассказал — дела хозяйственные.
— Сейчас и про сплетни будет, мама.
— Во-во! — Оживился дед. — Давай про самые бабьи дела! Кхе… Дед наткнулся на осуждающий взгляд матери и смущенно умолк.
— Так вот. — Продолжил Мишка. — Мама, это верно, что когда Анька с Машкой в новых платьях по селу прогулялись, девки на них как гадюки шипели?
— Да не девки, а матери их. За кого замуж-то отдавать? Почитай все село — родня. Парни-то себе девок и со стороны привести могут, а девкам за кого выходить? За язычников, за холопов? Знаешь, сколько в Ратном девок-перестарков? А тут еще эти последних женихов отбивают. Парни-то на них так и пялились, чуть не до дыр проглядели. Машка аж чесалась потом.
Было очень заметно, что мать, хоть и говорит осуждающим тоном, но от имевшей место ситуации получила несомненное удовольствие.
