Свернул, не доезжая до поста, — свернул к полякам. Думал об одной машине с ними договориться, только теперь мне одной машиной не обойтись. Планы меняются — и быстро.
Остановил машину, положил руки на руль, а голову на руки — что-то совсем выдохся. Только раз уж пошел — останавливаться нельзя. Вольфа так просто не опознают — они его в лицо не видели. Да и бродяги… Они со мной только в полумгле встречались — чаще видели меня в каске на голове… еще и свет им в глаза с моего лба бил. Не так просто в точности узнать, как Вольф выглядит. А больше их на меня не наведет ничто.
Сказал старику с девушкой оставаться в машине и направился к Войцеху, уже завидевшему меня из окна и спускающемуся ко мне.
— Войцех, у меня еще дело к Мсцишевскому.
— Ты где такую тачку раздобыл?
— Про нее речь и пойдет.
— А что?
— Поменять хочу — хоть на развалюху, только с документами исправными.
— Справим мы тебе документы, раз такое дело… У нас как раз заказ на такую…
— Да я так и рассчитал — так и думал, что долго не простоит, под заказ уйдет. Он здесь — Мсцишевский?
Войцех подошел к машине, придирчиво рассматривая. Как только он заметил Агнешку, вся его напускная лень испарилась и равнодушие стерлось с лица. Я резко одернул его за плечо, разворачивая к себе.
— Твоя, Ян, красавица?
— Моя.
— Всегда знал — кто машину выбрать умеет, тот и…
— Войцех, где Мсцишевский?
— Да в автосервисе все… Разбирается…
— Что-то часто у вас…
— Да все то же…
— Того же все разрабатываете?
— Да, Ян, — деньги у него наши, он их нам вернуть должен.
— Сколько?
— Спрашиваешь еще… За такие деньги и сдохнуть не жалко, Ян.
— Долго держится.
Он сжал кулак и потер ободранные костяшки.
— Упертый.
— С ним что, и Вацлав не совладал?
— Нет, никак он не колется…
— А вы его не так колете.
— Это как — не так? С ним Вацлав трое суток работает в поте лица.
— Трое суток молчит — значит, не с той стороны подходите. Не пугают его ваши угрозы — не действенны для него ваши методы.
— Раз уж такие методы не действуют… Тогда уж никакие не подействуют, Ян.
— Когда ты усвоишь, Войцех, что сила не только в кулаках, но и — в голове? Учись давай думать.
— Ты что, думаешь, не угрожали? Не берет его…
— Войцех, я вам его за час наизнанку выверну.
— Ян, ты его не видел еще… Он сдохнет, а деньги из зубов не выпустит. Мы его уже напоследок, не надеясь…
— Я вам ваши деньги с его зубами отдам, а взамен возьму у вас плату для наемника или — наемника.
— Тебе человек нужен?
— Надежный, который служил, как ты, и которого я знаю, как тебя.
— Я что-то не понял… Тебе что, я нужен, Ян?
— Точно.
— Да я что… Я готов.
— Только я тебя поперек Мсцишевского нанимать не стану.
Он с уважением взглянул на меня и выплюнул окурок, не туша. Правильно я поступил, подметив, что поперек Мсцишевского идти не стоит, — они свои… и порядок у них свой — с неотступными правилами.
— Да он что… Он согласится. Не думаешь же ты, что он тебе откажет? Ты же ему, как сын. А что у тебя за дела? Тебе кто-то дорогу перешел?
— Я перешел дорогу. Дело поправимое. Только Агнешке охранник нужен.
Он усмехнулся.
— Девушке твоей?
— Ни на шаг от нее не отходи. И только попробуй ее…
— Да понял я.
— И старик к тебе под опеку перейдет на время — в нагрузку.
— Справлюсь и со стариком.
— Поехали.
Стиснул зубы, смотря на Агнешку. В ее глазах только начали разгораться искорки жизни, а теперь их снова затмевает слепой страх. Седой поляк принял ее учтиво и усадил в потертое кресло, но она бледнеет на глазах, и глаза ее потеряно блуждают в полумгле небрежно убранной коморки. Она слышит срывающиеся хрипами крики человека, недалекого от смерти. Она помнит свой страх, свои мучения, и его страдания режут ее душу на куски. Девушка отстраняется от меня, шарахаясь и от Войцеха.
— Войцех, налей ей водки и отведи куда-нибудь подальше, пока мы…
Войцех кивнул мне, поднимая Агнешку с кресла под руки. Я взглянул на притихшего Крюгера — старик перепугался до ступора, когда сообразил, куда и к кому я его завез. Черт…
— И старика прихвати. Подальше отведи. Слышишь?
Как только одни двери сомкнулись за моими спутниками, другие — распахнулись передо мной. Сел верхом на стул, складывая руки на спинке, кладя на них голову и рассматривая то, что осталось от человека. Черт…
— Вацлав, да оставь ты его! Выйди!
— Он мой, Ян.
Вацлав перевел на меня всегда прохладные глаза — он тщательно скрывает все свои садистские страсти, стараясь сохранять спокойную видимость человека, исполняющего задание и получающего за него плату. Только он не такой наемник, как Войцех. Вацлав — редкостный урод, хоть внешне и на редкость красив. Он — настоящий садист, согласный не спать, не есть и не пить, — только бы получить в распоряжение очередную жертву. Вацлаву никогда не хватает смелости открыто пойти на поводу у страстей — он с мучением ждет, когда его жестокость станет нужна Мсцишевскому. И теперь — его жертва, как зеркало, отражает все его мучительное ожидание, все уродство его души. Пристрелю я его когда-нибудь точно.
— Теперь — мой! Выйди!
Агнешка… Она догадается… Она будет бояться меня… Она уже боится, а будет — еще больше… И не уверен, что смогу объяснить ей, что делаю все только ради нее. Я не смогу объяснить ей, — такой чистой и честной, что пытаю человека ради нее. Вашу ж…
Постараюсь найти подход к его голове. Про тело и думать нечего — его не починить. Покойник он. Только он после такого мыслит мутно — не понимает, что нет надежды. На это я его и подцеплю — на надежду.
Один со всей дури бился в дверь, открывающуюся с другой стороны. А другой — со всей силы дверь держал. Но явился третий и оттащил от двери того дурака, который бился в нее не с той стороны. Теперь тот дурак, который дверь держал, толкнет ее, открытую, и свалится всей своей тяжестью в руки умному третьему — то есть мне.
Встал на колени перед Агнешкой, неподвижно сидящей на кровати в клетушке Войцеха. Положил ее руки себе на плечи, посмотрел в ее опущенные глаза, прикрытые светлыми, как солнечные лучики, ресницами.
— Агнешка…
— Ты просто преступник… Ты — бандит, Вольф… Нет… Не правильно…
— Конечно, не правильно. Конечно, ты не права.
— Ты не Вольф… Я не правильно тебя называю…
