Но вот, что такое хотеть, как женщину?! Нет, поцелуи, которыми они иногда обменивались, были приятны. А ощущать в этот момент девушку на своих коленях, для него было и того лучше. Но вот чем? Тем, что он успокаивался, убежденный, что в таком положении с ней ничего не может случиться. Тем, что подсознательно понимал, что в эти моменты он тоже для нее — все в этом мире. И не существует сейчас, ни Создателя Ксандера, ни людей из замка, ничего вообще, кроме них двоих.
Привлекает ли она его, как женщина?! Что? Что это значит?! Привлекательна ли она вообще? Безусловно — да. Он, как один из самых сильных саппортов системы, который способен сам создать домен, конечно же, имел полное представление о таком понятии, как прекрасное. И он мог с полной уверенностью сказать, что девушка чрезвычайно привлекательна. И стройная фигура ее, с красивыми гладкими формами, и волосы крупной волны, и лицо, прорисованное четкими правильными линиями. И уж точно он мог оценить бесподобно подобранную для ее аватара цветовую гамму: темно-русые волосы, ярко-синие глаза, розовато-кремовая кожа и малиново-сочные губы.
Но, опять же, в самом начале их знакомства его привлекли к Сэлл не идеально выверенная эстетичность внешнего вида, а свойственные ей простота в обращении, смешливость и искренняя заинтересованность в конкретном собеседнике, даже когда он… никто.
Как сильно успел бы накрутить себя Даниэль, мечась в попытках придать непонятному термину знакомые «очертания» — неизвестно, но вот девушка, успокоенная и удовлетворенная его ответом, принялась действовать, перетягивая этим, его внимание и мысли на себя. Селина включила музыку — нежную, с легким томным звучанием, задернула плотно шторы на окнах, погрузив комнату в загадочный полумрак, и зажгла свечи, отчего образовавшиеся тени приобрели теплую интимную мягкость.
Сама она, отринув резкость движений недавней злости, двигалась теперь плавно и гладко. А Дэн сидел, молча наблюдая за ней, без какого-либо движения — в какой-то прострации. Все, что в этот момент осталось в его мыслях от недавних метаний, это четкое понимание, что в их добрых и простых отношениях близких людей, что-то неуловимо меняется, с каждой «минутой» приближаясь к рубежу, после которого ничего и никогда уже не будет как прежде.
От этого вновь пришедшего знания на душе, позволяя надеяться, что она есть у саппорта, становилось тревожно, лицо горело, разум млел в радостном предвкушении, а в груди все сжималось от ожидания чего-то чудесного и… подспудного страха неизвестности.
А движения Сэлл, за которой он продолжал наблюдать, не отрывая глаз, стали еще более текучими, все сильнее подчиняющимися томному ритму звучащей музыки. Матово блестящая ткань халата скорее подчеркивала, чем укрывала линии тела девушки — обтягивая плавно раскачивающиеся бедра, слегка провисая меж расставленных в танце ног, струясь и служа фоном для темных, подрагивающих в движении локонов.
С каждым тактом мелодии движения девушки становились все более вольными и раскрепощенными, не давая вниманию Дэна отвлечься, а мыслям придти хоть к какому-то порядку — они завораживали и заставляли следовать неотрывно за каждым жестом.
…Селина откидывает голову назад, а рукой, едва касаясь подушечками пальцев, проводит по напряженной выгнутой шее. Завершается это движение, когда пальцы, скользнув за низкий ворот, обводят верхушечку левой груди, отчего та вызывающе вздергивается, натягивая гладкий шелк…
…веки девушки прикрыты и поэтому глаза, ни на «секунду» не отпускающие взгляд Дэна, сквозь вздрагивающие ресницы кажутся практически черными, затягивающими в неведомую пучину. Губы же, наоборот, как будто застыли на полуслове открытыми, блестя влажной внутренностью…
…яркий халат, тянущимся вальяжным движением спущен с плеч, а потом резким жестом, созвучным вскрику высокой ноты, отброшен прочь. И пока он подобно гигантской яркой бабочке опускается на пол, изящные руки, в едином порыве встрепенувшись, толи пытаются спрятать, толи привлечь внимание к едва прикрытым кружевом соскам и темнеющему треугольнику лона…
Даниэль смотрел и не мог оторваться — все в Сэлл было прекрасно: и матовый цвет ее кожи, и изгибы плавно движущегося тела, и тонкое лицо, расслабленное в мягкой неге. Возникла привычная мысль, оценивающая прекрасную работу над аватаром. И тут же увяла под напором пульсирующего и тугого, как сжатая пружина, порыва, который воспринял не просто видимое совершенство, а прямо вот так — на расстоянии, ощутил плоть — трепещущую, жаркую, податливую.
И когда эта пружина расправилась незнакомой ему жаждой, Даниэль, перестав искать понимания происходящему, протянул руки к девушке и позвал ее, опять ставшим непослушным и хриплым голосом:
— Иди ко мне!
А Сэлл только и ждала этой просьбы. Стремительно сделав несколько шагов, она уже в следующее мгновение оказалась сидящей верхом на его коленях.
Губы, которые почувствовал Даниэль на своих, были горячими, чуть вздрагивающими и… требовательными. Не в силах отказать им, он приоткрыл рот, запуская внутрь такой же голодный, жаркий и бархатный язычок.
Поцелуй, последовавший за этим требованием, был терпким, обжигающим — умопомрачительным, и совершенно не напоминал те ласковые и нежные слияния губ, которые они дарили друг другу, когда уединялись с Сэлл в беседке в парке. Тогда Дэну было достаточно понимания, что девушка рядом, что она не отталкивает его, а поцелуи являлись лишь подтверждением того, что он для нее важен. Он сравнивал эти прикосновения с легким теплым ветерком или каплями летнего дождя — тем, с чем имел дело и мог сопоставить ощущения.
В этом же поцелуе, который они делили теперь, не было ни нежности, ни ласковости — он вызывал совсем другое, какое-то непонятное, требовательное само по себе, оголтелое чувство. Оно велело хватать, подавлять, обладать… впиться, стиснуть, подмять!
От действия Даниэля отделял только… вопрос: «Как?!»
А Селина, видимо, горела тем же желанием — она, вжавшись в Дэна, и не насытившись губами, горячей дорожкой колких поцелуев стала прокладывать себе путь к его шее.
Там, где начинался ворот туники, прижатый к телу кольчугой, она вынуждена была остановиться.
— Сними… — сбиваясь с дыхания, попросила она, дергая за металлический край.
Даниэль, с трудом выныривая из горячечного тумана, «растворил» кольчугу, как обычно избавлялся от крыльев и лат.
— И это тоже… все убирай… — нетерпеливым тоном потребовала Сэлл, и попыталась, как и с кольчатым полотном, подцепить край ворота туники.
В следующее мгновение Дэн осознал, что девушка замерла в его руках. Причем, не просто остановилась в своих движениях, а застыла каждой мышцей, как будто превратившись в каменную статую.
— Это… что такое? — тихим, каким-то чужим голосом спросила она.
— Где… что? — не поняв ее, но так же настороженно переспросил Дэн.
— ЭТО… — еще тише повторила Селина и поскребла его по шее, там, где начинался вырез шелковой белой рубахи.
— Я не знаю… мне не видно, что там… — ответил ей Дэн, сам при этом, замирая от того, что было в глазах девушки, которые он, в отличие от собственно шеи, видел отлично.
А было в них нечто такое, что в другой ситуации Даниэль определил бы, как… ужас. Такой — всепоглощающий!
А тем временем Селина пыталась разжать его непослушные руки, которыми он обнимал ее и которые до сих пор не хотели выпускать то, что держали.
— Идем к зеркалу… убери руки… пожалуйста… — попросила она, при этом выгнув напряженную спину так, что бы как можно меньше касаться его тела своим.
Дэн, наконец-то, смог совладать со своими конечностями. Причем, решающим фактором была не жалостливая просьба девушки, а все тот же ее взгляд, который, теперь полнился не только страхом, но и тоской, и обреченностью.
Впрочем, к зеркалу Дэн не пошел, а сотворил новое, которое так и зависло перед ним, продолжающим сидеть на кровати Селины. Что он в нем увидел? Да как вам сказать… ничего особенного…
Растрепанные волосы, бледное лицо, да взгляд испуганного человека, ожидающего невесть чего… и ничего настолько страшного, чтобы подобный страх оправдать.
