Инструкторам в форменных ботинках с шипами на подошвах по льду бежалось легко – по сравнению с почти голыми и босыми кандидатами. Позади я то и дело слышал болезненные вскрики, и звуки падений. С размаха на лед, прямо в кость – да даже и мягкими тканями, это больно.
За первый километр я ни разу не упал, и заметивший это недоразумение Глотка довольно быстро исправил дело, однажды подтолкнув меня словно невзначай. И едва я упал, начал подгонять криком, высказывая какое я неуклюжее животное.
Прокатившись по льду, чувствуя ладонями обжигающий холод и не слушая вопли Глотки, я, поднимаясь, беззвучно выругался.
Осталось продержаться всего семьдесят один час – раз за разом как мантру повторял я с каждым шагом, следуя за широкой спиной старшего инструктора. Их надо просто прожить, перетерпеть, преодолеть.
Все проходит, и это пройдет.
Пройдут мимо и эти, оставшиеся семьдесят один час отбора. Всего семьдесят один час, это же совсем немного.
Глава 13
Очень и очень долгий час времени нам потребовался, чтобы добраться до временного лагеря на период отбора. И финальный спуск, последние пара сотен метров, простыми не были: пусть здесь снег и лед уже отсутствовали, но босыми ногами приходилось бежать под все более крутой уклон по грудам осыпающейся щебенки.
Не удержав равновесие и съехав последний десяток метров на заднице по щебню, слыша, как за спиной также съезжают остальные, я поднялся и выбежал следом за Глоткой из каньона. И сразу ощутил на лице порывистый ветер с ледяным колким снегом. Небольшая долина с редким перелеском словно бутылочное горлышко собирала горные ветра, а приветственный снег в лицо – во время прибытия очередного учебного потока, добавляли погодные маги из состава инструкторов школы.
Старший инструктор первым добежал до длинного щелистого барака, небрежно сколоченного из грубого горбыля. Перейдя с бега на шаг, я остановился рядом. Глотка уже взялся за сколоченную из четырех досок узкую дверь, дернул – и она отвалилась.
– Так, – задумчиво посмотрел на лежащую у ног дверь. – Так, – обернулся Глотка к нам, дожидаясь пока остальные кандидаты и сопровождающие инструкторы окажутся рядом. И когда кандидаты в офицеры Корпуса сгрудились вокруг проема входа в барак, Глотка пошел мимо нас, заглядывая каждому в глаза.
– Желудки! – вдруг громко закричал он. – А где ваши плащи, которые в списке выданного имущества значатся как «тенты индивидуального укрытия?» Где они, я вас спрашиваю!? Почему вы, тупые бараны и овцы, почему никто из вас не додумался взять с собой плащ чтобы укрываться от ветра и снега? Где ваш индивидуальный паек, который остался лежать в рейдовых ранцах?! Кругом! Кругом!!! Возвращаемся! Вперед, вперед бежать пошли!
В учебной роте Корпуса во время отбора нет слова назад. Мы либо бежим вперед, либо разворачиваемся, и снова бежим вперед. И, как правило, заниматься этим предстоит большинство времени из оставшихся нам семидесяти часов.
Ко временному лагерю я прибежал первым, и сейчас стоял у самой двери неказистого барака. Поэтому, когда все развернулись, я побежал последним. Это было сделано специально – звание «первого» мне надо оправдывать.
Сейчас всех кандидатов ждал отдельный ад новичка – забираться обратно вверх по щебенке финальной части крутого спуска в долину. Причем рядом была вырубленная в скале тропинка со ступенями, но по ней поднимались инструктора – и никому, к счастью, не пришло в голову дурацкой мысли забираться там.
Периодически кто-то из кандидатов на крутом склоне оскальзывался, падал. И я, так как шел последним, в большинстве случаев оказался именно тем, кто ловил упавших. Мимо меня никто не прошел – хотя старший инструктор, как я знал по прошлому отбору, этого ждал поводом поучить как меня персонально (как Первого), так и всех кандидатов жизни и традициям Корпуса.
Один раз упало сразу трое, и я вместе с ними доехал вниз почти до самого начала подъема. Одной из съехавших вниз была Дженнифер – бледная даже через смуглую кожу, с горящими синим сиянием глазами. Когда она катилась вниз среди прочих, я подхватил именно ее, пытаясь удержать. И все остальное вокруг на несколько мгновений перестало существовать. Вот только этот миг промелькнул как не было: куча мала остановилась, я попробовал помочь ей подняться, но Дженнифер только со злостью посмотрела на меня, отстранившись и выдернув руку. И вновь полезла вверх.
Остается всего шестьдесят девять часов и еще сколько-то минут – попробовал я себя приободрить, перебирая руками ускользающую из-под скрюченных замерзших пальцев щебенку.
Чтобы вернуться к аэростату, нам потребовалось гораздо дольше времени, чем в первый раз добраться до временного лагеря. Приближаясь к площади перед цитаделью, наша группа все еще бежала. Но гораздо медленнее. И как раз в этот момент кто-то в центре колонны в очередной раз поскользнулся и упал со стоном.
Сразу подняться упавший явно не поторопился, и моментально получил перехлестнувший через спину удар. Чтобы взбодриться: один хороший удар стеком стимула легко заменяет стакан крепкого кофе с сахаром, лимоном и имбирем – как громко, во всю глотку, сообщил нам всем старший инструктор.
Для меня происходящее было привычно – а вот для большинства юных индигетов знакомая реальность жестко оборачивалась ожившим ужасом. Даже безжалостные скалы, снег и лед не так пугали многих, как показательная жестокость инструкторов, которые не проявляли ни грамма сочувствия к чужой боли.
То ли еще будет, ребята. То ли еще будет – хмыкнул я мысленно.
Когда мы – усталым бе́гом, который по скорости равнялся быстрому шагу, наконец-то вышли к освещенной пристани и аэростату, все сорок два кандидата представляли плачевное зрелище. Большинство пошатывалось, все сипло дышали. И на лицах выражения непроизвольно менялись, как только каждый кандидат преодолевал трап и выходил на палубу, согретую теплым конусом.
Здесь было удивительно тепло, уютно, светло; все также мягко обволакивая играла приятная музыка, у источающих божественные ароматы столов в готовности расположились «официанты».
– Желудки! – жестко нарушил миг прикосновения к привычной реальности Глотка. – Забираем из ранца тент индивидуального укрытия, и один индивидуальный рацион. Один! Кто из вас организмов попробует взять два, сразу отправится домой! Имейте ввиду, желудки, один рацион – на все трое суток отбора! Быстро, быстро, вперед шевелитесь, тупые животные, что встали?! – закричал старший инструктор, быстрыми шагами передвигаясь вдоль строя.
После того как каждый кандидат достал свертку плащ-палатки, перекидывая ее через плечо и убирая в карман свернутого тента один индивидуальный паек, сержант-инструктор обернулся.
– Первый! Где ты, мой любимчик, которого я запомнил?
Боги, ну почему именно сейчас? Он же мог сделать это позже!
– Здесь, старший инструктор мастер-наставник! – откликнулся я.
– Ты слишком хорошо выглядишь! Мне это не нравится! – подскочив вплотную сообщил Блайд, брызгая слюной мне прямо в лицо. Ответить я даже не успел – он тут же отстранился, последовал резкий удар, и я упал с беззвучным криком.
Этот у-у-у-ухх какой хороший профессионал своего дела ударил мне стеком по бедру, добавив импульса силы, и по ощущениям сломал ногу.
– Больно? Ути-пути, мой хороший… – наклонившись надо мной, сочувственно поинтересовался старший инструктор.
– …может обратно к девочкам? – добавил он повысив голос и уже крича мне прямо в лицо, привычно брызгая слюной. – Может быть вы все, желудки, уже хотите домой?! – выпрямился он, оглашая палубу криком, заглушавшим даже приятную музыку.
У кого другого голос сел бы еще на бегу к временному лагерю; Глотка же на то и Глотка, чтобы истошно орать на нас все сутки отбора. Не знаю, что они – старшие инструктора едят, но факт: глотки у всех луженые.
– Никак нет, старший инструктор мастер-наставник Блайд! – ответил я, с усилием поднимаясь, и принимая положение «вольно». Получалось не очень – палуба аэростата блаженно теплая, и замерзшие ступни оттаивали, уже начиная кровоточить. Так, что ноги иногда чуть проскальзывали по ровном полированном покрытии.
