нашем мире, — Тисса склонила голову, нахмурив лоб: — те, кто знают, что попадут в рай, не спешат умирать. А те, кому точно обеспечена дорога в ад, так и рвутся поскорее в него провалиться. Как, например, те сволочи у наших стен.
— Не знаю… По мне, так все зависит от конкретного положения дел, — откликнулся воин.
— Вы куда сильнее и умнее меня, Монк. И поняла я это всего лишь за несколько минут общения с вами. Меня всегда переполняют эмоции, и не самые лучшие. Я на них, словно на качелях. Знаю, где лежит правда, но они уносят меня прочь. И я никак не успеваю ухватиться за золотую середину.
— Но ведь, вы, стараетесь?
— Да! Но всегда проигрываю… Откуда у вас такие превосходные взгляды на жизнь? Кто вам их дал?
— Боюсь, что мой ответ вам не понравится. Такие вещи не даст ни один учитель. На мою жизнь выпало немало сражений. И смерти в лицо я насмотрелся достаточно. Самым жутким, пожалуй, было встречать рассвет прямо перед битвой. Каждый рассвет в памяти, как последний до сих пор. И вот ты сидишь и смотришь на небо, прощаясь со всем, что было. Прощаешься не потому, что совсем в себя не веришь, а потому что знаешь, что иначе нельзя. И вот эти-то рассветы научили меня тому, о чем вы спрашивали.
— Подождите, но как они научили смотреть вас на все так нейтрально и широко? Я не понимаю.
— Вы поймете это, если мы выживем сегодня. И потом, если вы вновь решите отправиться в самое пекло событий, то рассвет перед бойней покажет вам все. Вы почувствуете это собственной кожей. Эмоции больше не будут вас швырять. Смотря в небо на рассвете перед возможной гибелью, вы научитесь контролировать себя. Все человеческое уходит. Остается только голая душа. А она-то освободившись от оков, идет прямехонько, и ничто ее уж не сдвинет.
— Вы сказали, что это было самым жутким… А потом, получается, что-то изменилось?
— Верно… Ты привыкаешь постепенно к тому, что следующий рассвет может начаться уже без тебя. И страха больше нет. Но и эмоций больше нет. Никаких качелей… Ты начинаешь смотреть на всë трезво, оставляя слепую ярость позади.
Прямо за дверью послышались крики сражающихся. Среди них Тиссе показалось, что она распознала голоса своих стражников.
— Вам нужно уходить отсюда, — прошептал ей Монк. — У правого окна на привязи есть конь.
— Я королева и сама решаю, когда мне нужно уходить, — правительница взяла щит и шпагу.
Сердце ее билось, словно сорвавшись с цепи. Ладони вспотели. Ужас так и не покинул жилы. Перед выходом она остановилась, взглянув на свой живот.
— Прости, малыш. Скорее всего, мы скоро умрем по моей вине… Но я не могу поступить иначе. Мне страшно… Однако трусихой я не стану. Если везение окажется на нашей стороне, и когда-нибудь ты займешь мое место, то поймешь, почему хороший правитель не прячется, — прошептала она дрожащим голосом.
Глаза ее намокли от подступающих слез. Она сделала глубокий вдох и распахнула дверь.
Под ее ногами на белом покрывале, застыв, будто в изломанных позах, как деревянные игрушки, лежали трупы. От их крови еще можно было заметить пар. Среди мертвецов находились четыре варвара, один эльф и один ее рыцарь. Второй еще был жив, но при одном взгляде на него она поняла, что смерть явится и за ним. Из его рта резкими волнами выплескивалась темная кровь. Он, заметив королеву, потянул к ней руку.
— Ваш-ш-е… — всë, что успело сорваться с его уст.
Стражник рухнул лицом в мягкие хлопья и больше не шевелился.
Ее Превосходительство замерла. Тело становилось ватным. Его начинало пошатывать. Тошнота подступала к горлу. Но тут в ее разуме запульсировало одно единственное слово: «Ворота».
— О, боги! Ворота, — Тисса со всех ног помчалась к рычагу.
Приходилось перескакивать через размозженные трупы мертвецов, сброшенных с высоты. Она не понимала, что сможет сделать, столкнувшись с врагами, и потому отгоняла от себя эти мысли, как тучу назойливых комаров.
До правительницы доносились сзади разъяренные оклики варваров. Она боялась оборачиваться. Ей хотелось кричать. Но из глубины вырывались только жадные, громкие звуки дыхания.
Заметив под навесом из досок знакомое живое лицо, ей стало немного легче. Белокурый и голубоглазый рыцарь Джеральд один отбивался от двоих прорвавшихся, среди груды трупов.
Королева больше не раздумывала. Она выронила щит и двумя руками крепко ухватилась за рукоять шпаги. И с разбега всадила ту в спину высокого кудрявого варвара. Это был первый человек, которого она убила своими руками. Ноги его подкосились, и тот рухнул на колени. Джеральд покончил со вторым.
— Ваше Величество, садитесь на коня! Они уже здесь! Сейчас же! — стражник тряс ее за плечи.
Но она его не слышала. Глаза застилали слезы. По телу мчались судороги. Она так и стояла над телом убитого ею.
— Как вы это делаете? — она безумным взглядом уставилась на рыцаря. — Как вы можете убивать? Это… Это же… Это жутко! Я не смогу этого забыть! Не смогу! Джеральд, мы все прокляты! Все на этой земле прокляты, если нам приходится совершать такое.
— Что вы такое говорите, Ваше Величество! Я не смогу вас защитить! Оглянитесь же вы назад! Они уже здесь! У вас последний шанс сесть в седло! Я задержу их, насколько смогу.
Только теперь, кажется, до нее дошёл смысл его слов. Она вытерла слезы и обернулась. Перед ее взором предстали пять загорелых варваров с мечами и секирами. Из-под их буйволовых жилетов выглядывали крепкие руки со вздутыми мышцами. В длинных спутанных волосах виднелись чьи-то вплетенные кости. На некоторых лицах играли наглые улыбки во весь рот.
— Неужели это та сучья королева собственной персоной, — перекинул топор из одной руки в другую тот, что был справа.
— Джеральд, я все равно не оставлю раненых.
— Но они потребуют за вас непомерный выкуп, — старался вразумить ее рыцарь.
— Я знаю. Поэтому убью себя сама при необходимости, — она вынула шпагу.
Остатки крови на лезвии заставили ее побледнеть.
— Джеральд, мы умрем сегодня за всех слабых и обездоленных! И, возможно, живыми мы бы принесли куда больше пользы. Но иногда, чтобы уважать себя, стоит уметь и прощаться с тем, что привычно. Я оказалась никудышным правителем. Но клянусь, что я была верна себе, как никто другой в этом чертовом мире!
*Винетка*
Посетители харчевни расплачивались по счетам и дружно выходили на мороз. В дверях появился Саймон и направился к столу Карлин.
— Вы не против, если я
