Александр Зорич - Очень мужская работа

Надеюсь, ты счастливо женат и здоровы детишки твои.

Надеюсь, ты здоров и не беден.

Надеюсь, что ты бросил свои глупости в Чернобыле, хотя мне и придётся с тобой как раз о Чернобыле поговорить.:/ И просить тебя вернуться туда, если глупости ты всё-таки бросил. Прости меня за это, мальчик.

В Белоруссии я жила не всегда. До 92-го года я жила со своей старой бабкой в деревне Котлы — в пятнадцати километрах от Припяти. Деревня была в старой зоне отчуждения первого Чернобыля, даже не деревня, а хутор в десять дворов, как бы выселка от Плютовища.

До войны бабка работала уборщицей во Дворце культуры ЧАЭС (не помню названия) в Припяти и держала коз. На работу бабушка ездила не велосипеде. Моя мама меня бросила совсем маленькой, где она и что с ней, я так никогда и не узнала — бабка моя была суровая неграмотная женщина и прокляла свою дочь страшным проклятием. Мне кажется, что однажды под Рождество мама приезжала, ночью, но бабка её и на порог не пустила.

В 86-м году мне было уже пятнадцать лет, и начало войны я помню хорошо. Я заканчивала школу и собиралась поступать. Но война всё изменила. Когда летом началась эвакуация, бабка наотрез отказалась уехать, сдать коз на уничтожение, и мы с ней и с козами спрятались на хуторе, где-то недалеко от деревни. Бросить одну я её не могла, переубедить уехать тоже, и я осталась с ней.

Примерно через два года, когда строили первый саркофаг и всё немного успокоилось, мы вернулись в бабкин дом в Котлах. Мы там были не одни. Довольно много людей жило. Жили мы с огорода, и организовалось с жителями что-то навроде коммуны.

Если честно, я вспоминаю это время как очень хорошее. Однажды мы всей деревней дали отпор мародёрам, одного даже схватили и передали милиции. Парней вокруг не было, забот хватало, из припятской библиотеки я натаскала книг и, читая их, строила мечтательные планы. Но очень сильно сознавала, что бабушку не оставлю до её смерти.

В деревне был православный поп…»

Комбат, как Путин в хронике, перекинул страничку вверх.

«Он не служил и не носил рясы, но все верили, что он рукоположен, что он настоящий. Он появился, когда деревня собиралась. К нам ведь пришли многие из других деревень, по одному, по два человека. Поп появился примерно в 1989 году, зимой, то ли в самом начале весны. Занял домишко с окраины, сколотил крест из досок на крыше. Бабки стали собираться у него вечерами, на чаепитие. Он читал вслух Библию и жития, у него с собой было. Его кормили всей деревней. На лице у него была большая родинка рядом с глазом. Моя бабушка одна не верила, что он поп. Она решила его разоблачить, ходила на чаепития и провоцировала его на религиозные темы. В результате они подружились, и он перешёл жить к нам.

Человек он был хороший, хотя очень строгий и молчаливый. Чопорный, но не по-деревенски. Сейчас про таких говорят — „сноб“. Ему было лет, как моей бабушке, примерно 57–60. Однажды я стирала одежду и вытащила у него из кармана бумажник. Девчонки любопытны, и я посмотрела внутри. Там был паспорт (Иевлев Виктор Викторович), деньги и удостоверение подполковника КГБ СССР в очень толстом целлофане. Я не знаю, как пишется в удостоверениях про отставку и пишется ли, но у него про отставку ничего не было. Подполковник Комитета Государственной Безопасности СССР Иевлев Виктор Викторович.

Бабушка была очень счастлива, и я не решилась ей сказать, потому что моя мама была под следствием по неблагонадёжности. Она познакомилась с человеком, который её вовлёк в антисоветскую деятельность. Поэтому она меня и оставила на бабушку. Я очень испугалась. Я не знала, как бабушка относится теперь к КГБ, но я знала, что бабушка ненавидит, когда врут. Я постирала брюки с бумажником внутри, чтобы он не догадался, что я видела. Он совсем не ругался, даже слова не сказал.

Так мы жили. А потом всё кончилось, потому что в 1990 году летом (в июле) из леса вышел военный врач. Все знали, что в округе очень много объектов. Некоторые эвакуировали, и люди подбирали там стулья, столы, вообще мебель, иногда там находились даже телевизоры. Но ходить на объекты было очень опасно. На одном эвакуированном объекте кто-то подорвался на мине, ходили слухи.

А некоторые продолжали работать. Там светило электричество, туда ездили машины. А некоторые не работали, но охранялись.

А ещё в лесу, неподалёку от нас, был объект, который люди звали Кладбище, потому что там действительно было старое кладбище и ещё до Великой Отечественной войны брошенная деревня. Вот с этого объекта и пришёл к нам врач.

Он был в военной солдатской форме и в синем резиновом халате поверх формы, с противогазом с баллонами на спине и с таким автоматом, как в кино, с круглой обоймой внизу и стволом с дырками. Его звали Владислав Егорович, фамилии он не сказал. Он очень удивился, что в деревне люди, и спросил, есть ли телефон, потому что ему нужно срочно позвонить. С ним стал говорить бабушкин поп. Кстати, все звали его отец Николай, а я — дядя Коля. А бабушка звала его Коленька.

Они долго проговорили у нас на огороде, там был стол и скамейка. Дядя Коля попросил бабушку принести картофельного самогона. Уже темнело, когда они наговорились и вместе ушли в лес. Перед этим они с бабушкой поругались. Дядя Коля предупредил бабушку, что в лесу больной и нужна мужская сила его вынести. Он велел приготовить место для больного в пустой избе, а мне приготовиться наутро идти к АЭС, чтобы сказать военным, что нужна государственная помощь. Бабушка закричала, что они тут живут хорошо, а если привести военных, то всех эвакуируют. Дядя Коля повысил голос (в первый раз) и сказал, что есть вещи более важные, чем спокойная растительная жизнь, и он, может быть, тут и просидел столько времени, чтобы быть готовым помочь государству, когда это потребуется. Ещё он сказал: „Долг платежом красен!“ Я запомнила его слова дословно. Тут бабушка очень страшно, без слёз, заплакала (впервые вообще в моей жизни) и сказала, что она-то, дура, думала, что он тут сидел совсем не из-за того.

Дядя Коля сразу же после этого ушёл. Больше ни его, ни военного врача с автоматом я не видела…»

Погасили верхний свет. Вечер начинался в «Лазерном». Комбат, не глядя, ткнул пальцем в кнопку настольной лампы. Попал, конечно. «Чуйка», настоящий сталкер.