— Ты хоть голову не морочь. Сама знаешь, я был против всего этого. Вожак приказал — это его проблемы и его карма. А мне ничего не оставалось, как слушаться, я просто выполнял указание.
— Бедный невинный младенец, — пожалела она меня. — И совсем он ни при чем. Выманить Трифона на встречу было твоей творческой и хорошей идеей. Совсем я выдохлась, — пожаловалась Черепаха, — слепить большой глюк, да еще дополнительно то, что к нему привязано было, совсем нелегкое дело. Теперь почти пустая, восстанавливаться надо. Еще есть? — заглянув ко мне в тарелку, поинтересовалась она.
Я молча отдал половину от еще оставшегося.
— И что мы завтра будем делать? Ты мне нужна была для помощи, а теперь, получается, и пользы никакой не будет?
— А, не бери в голову, — небрежно ответила Черепаха, — съездим с утра за город, слегка восстановлюсь, сделаю «Кольцо» из нас двоих. Потом паршиво будет, но при желании любую охрану небрежно разотрем. Так ты так и не ответил, зачем эта малолетка тебе?
— А где она?
— Спит. После горячей ванны завалилась в постель и отключилась.
— Завтра разберемся. Что-то у меня крутится, а что, не пойму.
— А ты присмотрись к ней внимательно, — посоветовала Черепаха, ставя тарелку в раковину.
— В смысле? — спросил я уже в спину. Паучиха, как положено всему их противному племени, даже не подумала ответить и молча удалилась.
Утром я, как всегда, поднялся с рассветом. Рафик продолжал нагло дрыхнуть, и какое-то время я боролся с желанием заорать у него над ухом. Привык, гад, что за него домовая работает. У нормального разумного в первую очередь мысли о скотине. Она терпеть не будет. Не накормишь, не напоишь, не подоишь вовремя — обязательно начнет мычать, ржать и бить копытом в стену.
У меня до сих пор работников нет. В наших местах бедных не водится. Уж сколько мы отняли всякого-разного у крыс в свое время, что до сих пор не знаем, куда девать. Никто не желает помогать даже за деньги, и даже мне. Такому начальственному, красивому и обаятельному. У самих столько скотины имеется, что не знают, как управиться. Как кто новый появляется, мы ему коллективно скидываемся на хозяйство. Новый член Клана сразу понимает, какие мы замечательные.
Он думает, что по доброте душевной. Щас. От лишней работы избавляемся. Просто прирезать скотинку — рука не поднимается, слишком долго считали богатство в лошадях и коровах.
Дашка принципиально не желает этим заниматься, кричит, что у нее промышленное производство и работы и так хватает. Неждан с брательником каждое утро норовят сбежать в гараж, если вовремя не перехватить, а дети еще маленькие. Вот и приходится за лошадьми самому ходить. Кто думает, что это легко и просто, пусть попробует сам. Хорошо еще, что всю остальную скотину сплавил в общественное стадо. Сейчас проще купить мясо, чем самому свинью выкармливать, потом резать и коптить.
Опытным путем я раскрыл секрет индустриализации. Ее проводят ленивые. Гораздо проще у станка поработать несколько часов, чем целый день корячиться на поле или за стадом. Сделал один амулет или ствол для винтовки и, положив ноги на стол, отдыхаешь от трудов праведных. По стоимости вполне сравнимо, некоторые вещи даже гораздо дороже, а в конвейере пока необходимости нет, слишком нас мало. Так что все, что делается для облегчения жизни и улучшения комфорта, изобретается не любящими трудиться.
Особенно это касается всяких стиральных машин и грузовиков. Вместо того чтобы полдня оттирать грязь с одежды, кинешь ее в стирку и ждешь, пока программа кончится. Даже ждать необязательно, она старательно трясется, крутя своими железными внутренностями, а ты полноценно отдыхаешь. А в грузовике можно за один рейс перевезти вес десятка телег и потом изображать бурную деятельность, копаясь в двигателе или в какой электропроводке. Кто не понимает, уважительно качает головой и проходит мимо. Сразу видно — занят крайне серьезным делом.
Я умылся и направился в сторону кухни, с удивлением принюхиваясь. Там явно что-то готовилось для моего рта, но заниматься этим было некому. Рафик еще спал, Черепаха тоже слегка похрапывала, я это прекрасно слышал. Кстати, если ей сказать, непременно обидится. Почему-то она считает, что спит тихо, и подобные намеки крайне неприличны.
— Детям оружие не игрушки, — сообщил я, отбирая автомат из шаловливых ручек. Разбирать она его не пробовала, так, изучала с разных сторон.
Совсем другой вид у девочки, чем вчера. Грязное шмотье куда-то исчезло, наряжено было дитя в мою майку, свисающую ниже колен, и в чьи-то обрезанные на манер шорт брюки. Как бы тоже не мои! С Черепахи станется отдать чужое. И при этом страшно удивиться в ответ на возмущение — мол, сам попросил переодеть. Свое имущество Черепаха добровольно никому не отдаст. Волосы девочки были чисто вымыты и приобрели темно-русый цвет. У собак-оборотней такой иногда бывает.
— А вы бандиты? — наивно хлопая глазами, поинтересовалось вчерашнее приобретение.
— Нет, конечно, — заверил я, садясь напротив и придвигая к себе тарелку с бутербродами. Не только лапать автоматы умеет, завтрак приготовила, чайник тоже кипел недавно, и чай заваренный имеется. Посуда, оставленная вчера в раковине, была вымыта и аккуратно поставлена на подставку. Стол тоже протерт, и даже вроде пол вымыт.
— Был бы бандитом, за подобные вопросы и за то, что оружие берешь без спроса, непременно бы головой об стену треснул. Потом порезал на куски и спустил в унитаз. А я даже выражаю тебе благодарность, — провозгласил я, — за проделанную работу на кухне. Кушать хочется. Как тебя зовут?
— Катя.
— Екатерина… ммм…
— Катя Токарева.
— А чем не устраивает — Екатерина?
— А тебя как зовут? — спросила она.
— Ярослав.
— Хорошее имя, — одобрила Катя. — Везде годится. Приходишь к каким-нибудь скинхедам: я — Ярый славой, исконно русский, а попадаешь в компанию к евреям — Яриком назовешься, серьезным же людям можно представиться красиво, полным именем — Ярослав. Нейтрально и приятно.
— И что плохого?
— Ничего, — надувшись, ответила она. — Я — это я. И никак иначе. Под других подстраиваться не собираюсь.
Понаблюдав, как я поглощаю второй бутерброд, и ставя передо мной стакан с чаем, она уверенно сказала:
— Если не бандиты, тогда инопланетяне.
— Это почему? — изумился я, чуть не подавившись.
— Так вот же, — показывая на автомат, заявила она, — бластер или еще какая похожая штучка. Под кроватью валялся.
— А, — с облегчением ответил я. — Это не бластер, а самый обычный израильский автомат «Тавор». Просто вид у него такой идиотский. Дизайнеры постарались. А все эти штучки, что торчат и поблескивают, — коллиматорный прицел с лазерным целеуказателем и ночной прицел.
