— Отлично! Тогда прошу вас, друг мой… — Кристофер приглашающе указал нуару на кресло.
— Полагаю, это место лучше оставить для вашего товарища, — резонно предположил Шеньшун.
— И то верно! — согласился монах и перешел на французский.
Врач внимательно его выслушал, кивнул и вытянул из кармана стеклянный шарик…
* * *
…несмотря на закатное солнце, пески продолжали дышать жаром, обжигая босые пятки. Летток шагал шестым в их восьмерке, удерживая на плече бревно как раз перед плотно подвязанной к натертому подпятнику, качающейся опорой. Ноша была не тяжела — на своем пути к пристани бригада скорее отдыхала, нежели работала. Хотя корзина с хлебом, курицей и двумя кувшинами пива за этот день им все равно полагалась, Строительство пирамиды — работа почетная и очень прибыльная. Не только сам всегда сыт — на содержание, назначенное повелителем, две семьи прокормить можно.
Однако время отдыха еще не наступило. Незадолго до заката их восьмерка встала в короткую очередь у причала, на который шардуф из пяти длинных пальмовых стволов выгружал с плота каменные блоки. Устройством не без труда управляли сразу тридцать человек под командой писаря, и еще трое стропальщиков трудились на причале и корабле. Их работа казалась самой простой — лови канат, вдевай в петлю, крепи палкой. Но Летток ведал, что сюда назначаются самые опытные из каменщиков, и содержание у них втрое превышает содержание простых таскателей. Стать стропальщиком было главной мечтой Леттока — но он знал, что это невозможно. Ведь таскателей — не счесть, целый поселок. А стропальщиков — всего половина сотни на все строительство.
К канату прицепили очередной камень. Писарь, сделав отметку на папирусе, громко крикнул, и тридцать шардуфщиков, разом потянув веревки, опустили свой край гибкой пальмовой связки, побежали по причалу. Камень, оторвавшись от палубы, с обманчивой легкостью скользнул над бортом, над полоской воды и жердяным настилом причала, бухнулся на песок. Береговой стропальщик отцепил его, махнул рукой ожидающей очереди восьмерке.
Бригада подбежала, старший просунул короткий конец бревна в петлю обвязки, подправил опору:
— Готово!
Остальные рабочие его бригады дружно навалились на длинный конец, отрывая камень, пробежали десяток шагов к реке. Бревно со скрипом повернулось на подпятнике, сместив камень на один шаг в сторону. Восьмерка, опустив груз, приподняла бревно, побежала вперед, смещая и рычаг, и опору. Опустила, навалилась, отрывая строительный блок, перешла назад, сместив груз еще на шаг, опять перебежала.
Первые десять перемещений самые трудные — нужно успеть освободить место разгрузки до того, как шардуфщики успеют прицепить и перенести новый камень. Великое строительство требовало много блоков, и шардуфы на причалах работали непрерывно, днем и ночью, не зная отдыха, оставляя лишь краткий миг, в полдень и в полночь, чтобы бригады рабочих могли сменить друг друга.
Пальмовая связка сместилась над причалом в одну сторону, в другую, задержалась. Туда-обратно, задержалась. Туда-обратно — задержалась. Туда-обратно — и настало время восьмерки Леттока.
Едва их камень коснулся песка — старший тут же кинулся вперед, направляя комель бревна в петлю, укладывая веревку в отполированный за много месяцев работы глубокий паз, махнул:
— Готово!
Летток вместе со всеми навалился на длинный конец рычага, поворачивая бревно на подпятнике и смещая блок на первый шаг в сторону пирамиды, вместе со всеми перебежал, перенося свободный край бревна вместе с привязанной опорой, снова повел назад…
Вперед…
Назад…
И место для разгрузки свободно! Шардуф уже качнулся, снимая с баржи последний груз, но восьмерке Леттока больше уже не грозило наказание за медлительность.
Потом стало легче. Чем дальше от канала, тем шире расходились бригады, дабы не мешать друг другу, тем меньше становилось суеты. Восьмерки уже не бегали, а спокойно ходили вперед-назад, ворочая, словно веслами, своими длинными рычагами на скрипучих переносных подпятниках. Над песками сгустилась ночь, но работа не останавливались. В холодном свете звезд потные таскатели продолжали вымерять пустыню шагами — вперед-назад, вперед-назад. На каждые десять человеческих шагов — два локтя смещения у строительного блока.
Скрипы начали стихать только глубокой-глубокой ночью. Собираясь возле камней, работники вырывали в песке небольшие ямки для бедра и плеча, подгребали холмик под голову — и укладывались прямо рядом с грузом, чтобы забыться коротким сном. Но ненадолго. Ранним утром всех поднимали лучи Ра, выплывающего на своей ослепительной ладье из-за горизонта. В этот священный миг пробуждения всего живого бригадир раздавал работникам по лепешке, делил воду, и восьмерка снова бралась за работу, стремясь полностью использовать самые блаженные — уже светлые, но еще прохладные — утренние часы.
К полудню пустыня раскалялась — и бригада падала, прячась в куцей тени блока, зарываясь в песок, накрывая голову повязками. Это и было основное время отдыха — и более долгого, нежели ночью, и спокойного. Да и спалось днем намного крепче.
Вечерний час пробуждения назначался старшим — по его команде бригада поднималась и под палящими лучами снова бралась за длинный край бревна, уже мечтая о ночной прохладе.
Новый рассвет восьмерка всегда встречала веселее предыдущего. Ведь впереди уже слышались стуки каменщиков, пищали полозья подъемника, а некоторые даже утверждали, что слышали запахи еды из домашнего очага. Это были последние парасанги[3] долгого и тяжелого пути. Обычно уже к полудню бригада наконец-то ставила свой камень на извечно размочаленный настил подъемника, связанный из пальмовых макушек, старший выдергивал из петли короткий конец бревна, и писарь громко кричал:
— Бло-ок! — Делал отметку в своем папирусе и выдавал бригадиру кедровую палочку с вырезанной на одном конце головой Амона.
Эту палочку старший менял в селении, у жрецов храма, на корзину, в которой лежали хлеб и мясо, и на шесть кувшинов с пивом. Еду он относил в дома таскателей, их семьям, забирая с собой только два из кувшинов с пивом и свежие лепешки для работников. С ними бригадир догонял свою восьмерку, и во время дневки все с наслаждением отпивались ячменным нектаром, подкрепляли силы, после чего шагали дальше, к каналу, за новым блоком. Ведь еда не достается таскателям просто так!
Но сегодня все будет иначе. Сегодня восьмерка договорилась не уходить сразу обратно на причал, а навестить семьи, провести с ними хотя бы день, отдохнуть, поспать в нормальной постели и посидеть за обильным общим столом. Летток же намеревался переодеться в льняную тунику, купленную еще перед половодьем, выбрать в лавке самую красивую тарелку и навестить синеокую Тигис, дочь Хонсамона, в прошлый раз сказавшую, что он слишком редко появляется на их улице. И потому молодой таскатель едва ли не старательнее всех ворочал сегодня двадцатилоктевое бревно. Ведь каждый его поворот еще на один шаг приближал его к пышнотелой и манящей, юной Тигис…
