– У меня все готово! – пока мы принимали лекарства, возбужденный Якудза успел прикрепить «С-4» к двери. – Можем начинать!
«У нас тоже!» – хотел подтвердить я, но не смог и рта раскрыть. Создавалось впечатление, что верхняя челюсть намертво приклеилась к нижней. Впрочем, это оказалось не самым плохим. Попытка сдвинуться с места тоже ничего не дала. Парализованное тело застыло каменным изваянием в ожидании развязки, не заставившей себя долго ждать.
Видимо, в насмешку над человеческой глупостью осознание собственных ошибок всегда приходит в последний момент.
«Валет был прав насчет каре, плохой идеи, Герцогини и всего остального», – успел подумать я, прежде чем первая пуля пробила Якудзе висок.
Вторая предназначалась мне.
– Всегда в голову, – промелькнула легкая тень сожаления о том, что все так закончилось.
И не ошибся…
Теплая волна прошлась по позвоночнику, мягко толкнув в объятия вечернего тропического рая…
Свежий бриз обдувал кожу. Гомон чаек тонул в ласковом шуме прибоя, На импровизированной сцене играло трио жизнерадостных музыкантов в огромных сомбреро. Рядом танцевала загорелая девушка.
Она показалась мне смутно знакомой. Но чем ближе я подходил к сцене, тем расплывчатее становились ее черты.
Только что я мог поклясться, что это Герцогиня. В следующую секунду образ стремительно поменялся. Теперь это была моя мать – красавица в легком ситцевом платье, напевавшая малышу: «Москва никогда, никогда, никогда, никогда не сдается врагу»…
Затем призрачное видение сменилось обликом незнакомки.
И еще одной.
И еще…
От немыслимых трансформаций в глазах стало двоиться. Я попытался прищуриться – не помогло. Неизвестно откуда взявшийся ураган закрыл мутной пеленой большую часть неба и весь берег, сделав едва различимыми фигуры на сцене.
Понимая, что не смогу увидеть ее лицо, я закричал изо всех сил:
– Кто ты???
И когда уже отчаялся услышать ответ, ветер донес до меня слабый шелест призрачного голоса Герцогини:
– Я та, кто убила частицу тебя, чтобы другая могла жить…
* * *
Вторая пуля разнесла затылок Флинта.
Застрелив напарников, она вставила пистолет в рот и спустила курок.
* * *
Неестественный цвет кожи с самого начала вызвал подозрение медика. Можно не принимать во внимание мелочи, но от веских аргументов нельзя просто так отмахнуться. И все же решающую роль сыграло не это, а мимолетная фраза о «демонах». После нее у Герцогини не осталось сомнений.
Никакая компьютерная имитация не могла знать тайну ее подсознания. Следовательно, кто-то из двух женщин – клон. А учитывая все обстоятельства, двух мнений быть не могло – это она…
Внедрение ложных воспоминаний, закрепленных с помощью талисманов-привязок, помогало лишь до тех пор, пока выращенный из пробирки биоматериал не осознавал своей природы. После того как клон Герцогини узнал правду, у него оставалось два варианта – застрелиться или сойти с ума. Клон выбрал первый, прихватив с собой остальных…
«Кто из твоих выжил? Флинт и Якудза…»
Значит, настоящий Валет погиб. Но его двойник все еще может помочь команде. При условии, что забудет о случившемся и ему не расскажут правду.
Благодаря «Энотоксидолу-341» ближайшие двадцать минут азартный игрок будет биться в подобии эпилептического припадка. После чего очнется, начисто забыв о событиях последних часов.
Герцогиня не обманула. У нее действительно был замечательный план. И она точно знала, как разобраться со всеми неприятностями одним махом…
Москва, 06.07 по восточноевропейскому времени
Больше всего на свете Карпин ненавидел чувствовать собственное бессилие. Поэтому ситуации, когда от него ничего не зависело, случались крайне редко. У человека, способного просчитать развитие событий на несколько ходов вперед, всегда имелся запасной вариант чуть ли не на все случаи жизни.
Увы, даже самые умные и дальновидные люди не застрахованы от неудач или от неожиданных катастроф, которые невозможно предвидеть, не говоря уже о том, чтобы попытаться предотвратить. Стихийное бедствие. Фатальное стечение обстоятельств. Кривая усмешка Судьбы. Злой Рок. Проклятие. Равнодушный Фатум. Как ни назови, смысл не изменится: Карпина загнали в ловушку. Он оказался бессилен что-либо изменить и должен погибнуть. По́шло, словно дешевый опереточный злодей во фраке, с лихо закрученными накладными усами, с цилиндром и тростью, увенчанной массивным набалдашником из бутафорского золота. Театрально схватившись за грудь, рухнуть на дощатый пол сцены и, смешно подрыгивая ногами, испустить дух на радость почтеннейшей публике.
Самое страшное – все так и будет. Или почти так. «Сфера Бейтстонта» предрешила исход противостояния, не оставив им шансов. Техническое превосходство англичан оказалось настолько велико, что, будь у него возможность сдаться, Карп не раздумывал бы ни минуты. К сожалению, пленных на этой войне не брали. Парламентер выразился предельно ясно: «Ничего личного, мы выполняем приказ».
Он не кривил душой. Чтобы испытывать неприязнь или ненавидеть, необходима причина, тогда как неожиданная преграда, вставшая на пути, не вызывает эмоций. Устранили и двинулись дальше. Впереди много дел, нет смысла забивать голову такой ерундой, как несколько чьих-то жизней…
– Какой у нас план?
Палыч спросил то, о чем думали все, не решаясь задать вопрос вслух.
– Если бы я знал! – в сердцах выпалил Карпин, напряженно просчитывая варианты.
Хотя думай не думай – ничего не изменится. У них осталось минут пятнадцать. Максимум – двадцать. Все будет зависеть от расторопности англичан и того, насколько быстро они хотят завершить операцию.
Лидер берет ответственность на себя и принимает непростые решения. Он не имеет права отмолчаться в трудный момент. По-хорошему, нужно было сказать что-нибудь обнадеживающее. Еще лучше – предложить. Пассивное ожидание – хуже всего. Когда люди заняты делом, у них появляется надежда в самых безвыходных ситуациях. «Движение – жизнь». Действительно, лучше не скажешь…
– Для начала нужно подчистить за собой хвосты, – наконец произнес Карп.
– Какие?
– Девчонку. Чтобы впоследствии тело не смогли опознать, нужно его, точнее – ее, взорвать. Используйте гранаты или пластид, мне все равно, главное, чтобы клон разлетелся на куски и…
Продолжая говорить, он ощутил напряжение, повисшее в комнате. Странное, давно забытое чувство из детства, когда пишешь на доске какую-нибудь глупость перед уроком, не замечая вошедшего в класс учителя.
