Дмитрий Казаков - Сборник рассказов.

После чего Мак-Келлен пропал.

Перепуганная супруга позвонила сюда, в «Чикомосток», выяснила, что муж не объявился. Запаниковав, обратилась в «Паркер и Стил», одну из лучших сыскных контор Северо-востока.

А уж Альберт Стил решил, что с поисками потерявшегося профессора лучше всех справится Джон Уайтхед, хорошо знающий испанский язык, а кроме того на четверть являющийся оджибве.

— Он не говорил, куда именно собирается?

— Нет… — администратор наморщил лоб. — Но он, вроде бы, брал железнодорожный билет…

— Позволите осмотреть его номер? В сопровождении горничной, разумеется? — Уайтхед еще раз улыбнулся. За двадцать лет работы он хорошо усвоил, что улыбка порой бывает эффективнее пистолета. — Ведь профессор так и не съехал?

— Позавчера звонили люди из посольства, обещали забрать его вещи, — администратор потянулся к телефону, — но пока, по-моему, никого не было… Луиза? Сейчас поднимется сеньор, покажи ему семнадцатый номер… Нет, не полиция.

— Благодарю вас, — зеленая бумажка с цифрой и портретом перекочевала в ладонь администратора и тот впервые за всю беседу улыбнулся.

Номер оказался самым обычным — гостиная с телевизором, просторная спальня и санузел. Луиза, глазастая толстушка с кожей темной, как шоколад, торчала рядом, пока Уайтхед осматривал вещи Мак-Келлена, но ее присутствие мало ему мешало.

В любом случае он не нашел никаких зацепок. Отсутствовали деньги, документы и предметы, необходимые каждый день. А вот то, без чего можно обойтись в короткой поездке, Мак-Келлен оставил.

— Добро пожаловать, сеньор, добро пожаловать, — лейтенант Уэмак Бланко был высок и округл, как крепостная башня. Под форменной голубой рубахой колыхалось необъятное брюхо. — Присаживайтесь! Чем могу помочь?

— Я звонил вам из «Чикомостока», — второй экземпляр визитной карточки пошел в ход, — и представляю здесь интересы госпожи Мак-Келлен…

— А, — улыбка полицейского увяла, как цветок, который давно не поливали. — Вы все по поводу этого американца…

— Да, — Джон понял, что тут улыбки не помогут, куда лучше подействует строгий, почти официальный тон, — и мне хотелось бы знать, что предпринимает полиция Теночитлана?

— Пока нет запроса из посольства, — Бланко насупился, как носорог, — мы не можем открыть дело. Ну а когда откроем, — ручищей, которой можно было глушить китов, он выразительно шлепнул по груде картонных папок, — оно попадет сюда… Ясно?

— Да, — Джон кивнул. Намек выглядел прозрачнее куска горного хрусталя. Вряд ли местные полицейские с энтузиазмом ринутся искать пропавшего американца, когда у них своих забот полон рот.

— А вообще, честно вам скажу, сеньор Уайтхед, — тон лейтенанта стал задушевным, — Теночитлан — большой город… Всякое может случиться. Люди иногда пропадают на улицах и у вас в Штатах, ведь так?

— Глупо спорить, — Уайтхед пожал плечами. По сравнению с тем же Нью-Йорком Теночитлан — сущий рай.

— Так что я надеюсь, — на улыбку Бланко должны были слететься сотни ос, — что на меня не будут слишком сильно давить…

— А я надеюсь, — Уайтхед чуть понизил голос, — что полиция Анагуака не станет препятствовать маленькому частному расследованию.

— Упаси нас Святой Атональцин! — Бланко замахал руками, заставив вентилятор на столе смущенно кашлянуть. — Расследуйте на здоровье! Ведь если вы его найдете, то нам же забот меньше…

— Вот и отлично, — Джон встал, ощущая, как пропитавшаяся потом рубашка неприятно липнет к плечам, — если чего, я всего могу сослаться на вас. Ведь так, сеньор лейтенант?

— Истинно так, — на этот раз полицейский улыбнулся по настоящему дружелюбно.

— Еще октли, сеньор? — официант возник рядом с ловкостью хорошо вышколенного джинна.

— Нет, благодарю, — Джон покачал головой. Традиционный анагуакский напиток славился убойной силой, а Уайтхед вовсе не собирался заканчивать вечер под столом.

Отель, где он остановился, назывался «Чапультепек» и даже в Штатах знали о местном ресторане.

Джон успел попробовать жаркое из собачьего мяса с фасолевым гарниром, которое на вкус мало чем отличалось от телятины, и сейчас подумывал о том, чтобы заказать что-нибудь еще вроде запеченного на углях ужа или игуаны с кукурузной кашей.

Меню пестрело всякими хитрыми штуками вроде кактуса «нопаль», рыбы-меч с лимоном или с чесночным соусом, супа с морепродуктами, лангустов с авокадо, так что тут растерялся бы и опытный гурман.

В конечном итоге Уайтхед решил не рисковать.

— Что посоветуете на десерт? — спросил он у официанта.

— Есть жареный сахарный тростник, сладкий королевский хлеб, — затараторил тот, — булочки и кексы, а также вишневое чимичанги, суфле из кукурузы, манго со сливками, кесадильи, тыква в сиропе…

— Давайте тростник, — вздохнул Джон.

Пока ждал десерт, разглядывал развешенное по стенам оружие. Тут были круглые щиты из бамбука, украшенные мозаикой из камней и перьев, копья с обсидиановыми наконечниками, мечи и стрелы, и посреди всего этого — дряхлая винтовка девятнадцатого века.

Такая же висела на стене старого дома в Индиане, где родился Джон, его отец и дед. По семейному преданию, с ней прадедушка участвовал в Первой Юго-Западной войне, в которой на стороне анагуакцев яростно сражались вытесненные из США индейские племена — чероки, семинолы, чактавы…

Насколько Уайтхед помнил, именно тогда США заполучили бывшие испанские земли по Миссисипи.

— Ваш десерт, сеньор.

Сахарный тростник оказался приторным, и Джон доел его с трудом. Расплатившись, поднялся в номер, где улегся на кровать, напоминающую размерами аэродром.

Некоторое время он честно пытался смотреть телевизор. Но на одном из каналов транслировали соккер, на другом тлатоани-депутаты местного парламента, тлатокана, яростно мешая испанский и науатль, обсуждали важный вопрос о каких-то кальпишки.

Не обнаружив ничего интересного, Уайтхед сдался и выключил телевизор. Заснул он с мыслью о том, что попал в другой мир, хотя всего в восьми сотнях километров на север, за рекой Колорадо, все точно так же, как в Нью-Йорке…

Площадь Сокало была столь велика, что на ней без тесноты убрались бы несколько стадионов. В центре возвышался памятник Матлалошичитлю — герою революции, свергнувшей императорскую власть в начале девятнадцатого века. Рука гордо выпрямившегося в седле революционера указывала на дворец, возведенный еще при Монтесуме.

Сейчас в нем обитали потомки того императора, которого Матлалошичитль благополучно изгнал. На окружающей дворец стене виднелись бережно охраняемые оспины от пуль и снарядов. Одни остались от революции, другие — от боев времен французской интервенции и последовавшей за ней Реставрации.