Хейти внимательно всмотрелся в зеркало. Несмотря на тяжелую муть, которая наполняла его сознание, он все-таки уловил какую-то странность в своем внешнем виде… Что-то необычное, нехарактерное для него…
Похудел? Или лицо слишком вытянулось?
— Хейти закрыл глаза и помотал головой… Снова открыл. Снова закрыл.
— Свет. Темнота. Свет. Темнота…..
На него из зеркала смотрел лейтенант Мельников.
Хейти отшатнулся, под ногу что-то попало, мокрое и скользкое. Он замахал руками, стараясь удержать равновесие, и бухнулся на край ванной, пребольно ушибив копчик.
«Почудилось, — была первая мысль. Следом за ней пришла вторая. — Как бы ванну не разбить…»
Однако ванна была цела. Ее чугун выдерживал и не такое… Хуже обстояли дела с зеркалом.
Из того положения, в котором находился Хейти, не было видно, отражается в зеркале что-нибудь или нет. Но у Хейти создалось устойчивое впечатление, что по ту сторону стекла что-то есть…
Положение усугублялось лампой дневного света, которую экономный капитан повесил вместо обычной лампочки накаливания. Освещение дрожало и моргало. Из-под потолка доносился неумолчный гул, словно бы в ванной поселились осы… На самом деле никаких ос не было, а просто испортился стартер, но это гудение оказывало на Хейти настолько тягостное воздействие…
Он снова согнулся над жерлом унитаза.
Мелькнула дурацкая мысль: «Хорошо, когда удобства совмещенные…»
В голове рвались мины. Грохот… Свет. Тьма…
Хейти видел что-то…
Что видел однажды…
Но не мог вспомнить…
Или не мог запомнить?..
И чей-то хриплый, злобный голос, грубо прорываясь сквозь невыносимую какофонию, царящую в голове, повторял одну и ту же фразу:
«А небо все такое же… А небо все такое же… А небо все такое же…»
И Хейти глухо замычал, давясь воспоминаниями.
Тело костлявого упало. Выражение лица Мельникова из удивленно-решительного стало радостным. Такая радость бывает у бойца в момент схватки.
Хейти попытался крикнуть, что сзади есть еще кто-то, но не успел, потому что теперь уже лейтенант начал оседать на пол, хватаясь за голову.
Пробел.
Черное. Белое. Черное.
И снова память — как волной окатило.
Перед Хейти сидит костлявый, с мертвыми глазами человек. Его зовут Урмас. Хейти даже кажется, что он помнит какую-то с ним давнюю встречу. Или это только кажется?
Урмас говорит о чем-то.
Слова забиваются шумом и светом, белым, мерцающим. Этот гул имеет какое-то отношение к Хейти, но какое, он понять не в состоянии. Он пытается сконцентрироваться на словах, но слышит только отрывки:
— Должны добраться… зззз… название… ззззз… люпин… После этого на вас выйдут наши аг… зззз… Обязательно попасть внутрь… ззззз… как можно ниже… зззз… большое цилиндрическое… ззз… возможны значительные изменения внешнего вида… зззз… их наличие……не должно смущать……соединение через… зззз… послать на адрес все материалы……если возможно… ззз… чрезвычайно нестабильно… достаточно небольшого количества…
— А небо все такое же голубое, как если бы ты не продался!! — заорал Хейти, сам не понимая, что кричит.
И вместо костлявого Урмаса появился Мельников.
Он сидел на кафеле рядом с Хейти, привалившись к унитазу. И его простреленный затылок страшно освещался неверным светом гаснущей неоновой лампы.
— Такая хреновина, — сказал лейтенант. — Грохнули меня. Из твоего ствола грохнули. А ты сидел, как дундук… Но я не обижаюсь. Потому как ты ничего сделать и не мог… Такая хреновина.
— Чего они от меня хотят? — спросил Хейти, поворачивая голову к Мельникову. — Хотят от меня чего?
— Чего-чего… Того. Тебе и знать об этом не надо, ты на себя руки наложишь. Помнишь, ты как-то сказал, мод, чего это у вас техника военная такая крутая. Страна в заднице, а техника крутая. Всякие МиГи и прочая лабуда… Помнишь?
— Нет.
— Зато я помню… Не знаю, уж насколько ты хотел бы получить на этот вопрос ответ… Но, видимо, придется.
Хейти пришел в себя. В дверь тихо стучали.
— Эй, — донесся приглушенный голос капитана Слесарева. — Ты как там?
— Нормально, — выдавил из себя Хейти. Из-за двери донеслось покашливание, удаляющиеся шаги и ворчливый голос:
— Нормально… Блин… — Здесь помню, здесь не помню… — пробормотал Хейти.
Кто здесь самый главный анархист?
Кто здесь самый хитрый шпион?
Кто здесь самый лютый судья?
Кто здесь самый удалой Господь?
Егор Летов
Чуть не отравил человека, думал Сергей, глядя на эсгонца. Тот выбрел из ванной на шатающихся ногах. Цветом Хейти напоминал помидор молочно-бурой спелости, а глаза были налиты кровью. В целом вид у него был такой, словно в ванной он встретил черта или кого похлеще.
— Тефтели? Или водка? — спросил Сергей обреченно.
— Вместе, — простонал Хейти и неуклюже опустился на табурет. — Но не в этом дело. В голове, знаете, такое… Мертвецы в зеркале являются.
Чокнулся, догадался Сергей. По голове, видать, сильно стукнули кирдановские братки. И не такое бывает, в январе сержанта из ППС пьяный пенсионер стулом ударил, так тот неожиданно, с неделю минуло, с Черненко разговаривать начал, с Константином Устиновичем. Генсек обыкновенно из оружейки выходил и нехорошо так улыбался, а сержант все выяснить пытался, чего он улыбается и как в оружейку забрался. До сих пор в больнице лежит…
Эстонец тер ладонями виски. Он явно силился что-то вспомнить. Сергей взглянул на часы и едва не матюкнулся — без четверти четыре. На работу скоро вставать…
Однако надо спасать национальное меньшинство. Сергей прикинул, остался ли у него кофе в коробочке на буфете, сделал вывод, что остался, и полез его искать.
— У вас тут есть что-нибудь цилиндрическое? — спросил неожиданно Хейти.
Сергей, балансирующий на табурете, замер:
— Типа?
— Цилиндрическое, — повторил эстонец. — В мозгу крутится. Цилиндрическое… значительные изменения… люпин…
— Люпин?
Сергей забыл про кофе и спрыгнул с табурета. В буфете задребезжала посуда.
Хейти выразительно посмотрел на него:
— Вам это что-то говорит?
Все рассказать?
Эстонцу, представителю спецслужб не слишком-то дружественной страны, которая то ли вошла, то ли собирается войти в НАТО?
Сергей неопределенно покрутил пальцами в воздухе и сказал то, что эстонец вполне мог пронюхать и без него:
— Есть у нас научно-исследовательский институт, люпином занимается… Но он не цилиндрический. Обычные сталинские и дореволюционные постройки.
— Ерунда все это, — решительно заявил эстонец и почему-то сделал движение, словно бы отгонял от себя мух. — Бред.
