Лифт выбросил молодых людей на последней остановке в предгорьях Норта Верде. Уводя визкапа каменистым склоном холма, Боно пояснил причину столь продолжительной поездки:
— Размышлять и беседовать надо под открытым небом. Мудрецы античности это хорошо знали.
Через мелкую штриховку чуть моросящего дождя просматривались башенные виды Йозера Великого. Статуя Спасителя на далеком острове выглядела отсюда светлой черточкой. Подобрав кусочек гранита, Боно принялся вертеть его в пальцах и в самое последнее мгновение предупредил вопрос друга:
— Формулу твою я не скажу. Пока тебе не следует ее знать.
— Так зачем мы сюда приехали?
— У тебя завтра Совет?
— Да.
— Не ходи.
— Это невозможно.
— Я знаю.
Оранжевый логик пристально вглядывался в серую дымку дождя, а Бруно не торопился спрашивать. Он понимал: Кассизи наконец решился поговорить с ним всерьез и сам все скажет.
— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что такое будущее, Бруно? Пытался вывести его формулу? Я вывел. Будущее — это ум. Насколько умен ты, твои учителя, твои родители, настолько удачным будет твое будущее.
— Ну и к чему эта формула в данном случае?
— Ты не понял? Выходит, я прав.
— В чем прав, Боно?
— Ты недостаточно умен, чтобы изменить будущее Будущего.
Гранитная крошка — все, что осталось от камня в нежных пальцах логика, — просыпалась в траву. Кассизи отряхнул руки.
— Хватит жонглировать формулами. Давай, Боно, выкладывай конкретные доводы.
— Изволь. Слотисий говорил тебе что-нибудь о венценосцах?
— Нет.
— Я так и знал. Тогда слушай…
Медленно, веско Боно стал излагать следующее.
Венценосцы — влиятельная группа глобалыциков крайних взглядов. Их базисный тезис, кредо: стэлсовая демократия Будущего есть завершение, венец Истории, ее итоговое совершенство. Безопасность Будущего обеспечивается в стеллополисах системой Стен, и любые нападки на охранительные святыни недопустимы.
Теориями венценосцы себя не ограничивают. Так они разработали генетический тип человека, идеально подходящий для стэлсовой демократии, а знаменитый мэтр Фандосий реализовал его в проекте «Сыны Равэтов» по созданию сверхчеловека. Один такой супермен жив до сих пор, зовут его Ге-риад. Если Бруно это имя что-нибудь говорит.
И вообще, напрасно Бруно решил, что можно этак играючи, в лоб, пробиться с простенькой идеей «Против Стен» в йозеровскую науку. Даже ему, Кассизи, пришлось придумать хатусконца Вабона, якобы покушавшегося на приоритет создания антилогик, чтобы, используя южный патриотизм, обратить внимание на свои труды.
На самом деле всем на будущее Будущего наплевать. Люди по своей природе глупы и слепы. Всех интересуют только стэлсы и, может быть, кроме Ге-риада, этой куклы Фандосия, никто свое время по-настоящему и не любит. А его, Бруно, просто используют в какой-то игре, смысл которой неведом.
Визкап долго молчал, обдумывая тираду друга. Неужели Боно не замечает демонстраций йози? Угрозы Новой Стены? Того, что элита Йозера всерьез этим озабочена, и ей нужны идеи и волонтеры против Стен? И что люди вовсе не глупы и слепы, а видят угрозы Будущему и борются с ними? И что он, гений логики, не видит очевидного?
— Пойду я. Надо выспаться перед докладом, — наконец сказал визкап.
— Давай. — Боно не пытался его задержать, — только не разочаруй меня. Многие резво начинали, а заканчивали тем, что пресмыкались перед Стеной.
Бруно промолчал. Он не собирался обижаться на гения. И только у лифта вспомнил о том, что так и не спросил у основателя бородологии насчет загадочного полуэллипсоида мэтра Слотисия. Да и Санфар с ней, с этой бородой! Далась она ему! В конце концов, ну какое значение может иметь ее форма?
Башня насчитывала ровно семьдесят этажей. Бруно поднял ее на ладони, показал сделанную из хрусталя игрушку Совету и осторожно принялся пристраивать башенку на рубоновую кафедру. Это миниатюрное наглядное пособие к докладу и являлось одним из тех «улучшений», против которых возражал мэтр Слотисий.
Руки уже не дрожали. А поначалу, когда он, преодолев три ступеньки к кафедре, очутился перед умнейшими людьми Юга, визкапа затрясло сильней, чем перед схваткой с тигром.
Начал он доклад с истории Стен, как говорится, «от хорогов». Понемногу волнение прошло, голос раскрепостился, и период стал сменяться периодом. Необходимость Стен для спасения цивилизации. Зашита от смертельной материковой мории. Щит от вечной угрозы Севера. Заслон от первобытного Прошлого.
Зал скучал.
Доклад как доклад. Рубоновая кафедра, чудом доковылявшая через века в ультрасовременное здание Пирамиды из какого-то еще монастырского университета, слышала таких докладов тысячи и тысячи. Собравшиеся в зале тоги шестого и седьмого ранга, казалось, готовы были заснуть, что никак не устраивало Бруно.
По ораторской неопытности Бруно повысил голос. И перешел к аргументам против Стен. Суверенитет зла недопустим. Невежество не должно иметь защиты. Будущему чревато жить за счет Настоящего. Миллионы людей гниют за Стеной, и расплата за это неизбежна. Закончил Бруно историей Первого Юга с его апофеозом Стен и последующим глобальным крахом.
Слушали кое-как. Лишь заключительные манипуляции Бруно с наглядным пособием развеселили Совет Пирамиды. Визкап собирался продемонстрировать хрупкость, неустойчивость Будущего, которое без опоры на другие времена живет до внешнего толчка или до внутренней ошибки, но когда он от хрустальной башенки — символа Будущего — отсоединил две опоры, она почему-то падать не захотела. Когда же Бруно свалил ее рукой, башня вопреки сценарию не разбилась. Наконец кое-как расколотив хрустальную игрушку кулаком, донельзя смущенный визкап закончил свой доклад.
Уж насколько серьезные, все повидавшие ученые мужи составляли Совет Пирамиды, и те не выдержали — добродушно заулыбались конфузу с хрустальным символом. Правда, был в этом добродушии некий нюанс. Молодой докладчик его не заметил, а чуткий Слотисий уловил в момент. Он тут же поднялся и поторопился к выходу.
Широкую и округлую, как его борода, фигуру мэтра в проеме двери сменили медные кудряшки Линки. Она таки пришла поддержать друга, но успела лишь махнуть рукой — дверь закрыли, Совет продолжился, начались вопросы к докладчику.
Некоторые из вопросов сами тянули на трактат. За стэлс обсуждения визкап буквально взмок. Порой он только догадывался, о чем вели речь члены Совета, на таком высоком уровне охвата проблемы шел их разговор. И если за свой трактат с его примитивно звучащим здесь тезисом «Стена — это смерть» Бруно было моментами стыдно, то глубине понимания тогами проблематики Стены оставалось только радоваться.
