Потом настало время обеда, и Курта вновь заперли в подвале. На следующий день практически ничего не изменилось; как “безрукавочники”, так и “пришлые” были до странности серьезны. Большинство молча сидели в теньке, точили мечи.
Не следовало напрягаться, чтобы и на этот раз сообразить, в чем дело. Карательная операция Тарана провалилась. Нет, поражение не было сокрушительным, поскольку на Подворье вернулись все до единого, но уж ощутимым точно. Насколько можно было понять, они просто никого не смогли разыскать и вернулись домой с пустыми руками. На то было одно объяснение: карать каждого участника неудавшегося штурма было нецелесообразно, да и не представлялось возможным. Следовательно, целью операции была поимка тех, кто стоял за безликой толпой, – организаторов, подстрекателей, а также особо рьяных участников. В общем, всех “паразитов” – в трактовке Хэнка Тарана.
Толпа, как правило, даже в безумной ярости нуждается в сильной направляющей руке… Бывает, такая находится уже в разгар событий, дабы использовать бесхозную мощь в своих интересах. Этот механизм отработан веками, и события в крошечном Клоповнике развивались по трафарету – своего рода наглядное пособие для начинающих революционеров.
Что касается подстрекателей и особо рьяных участников, то выявить их было нелегко, организаторы же наверняка находились в стороне от шумихи, оперируя сотовыми телефонами и портативными веб-камерами. Чтобы держать события под контролем, им не требовалось стоять на баррикаде, размахивая обрезком водопроводной трубы.
Найти их было далеко не просто. В особенности если эти люди обладали не меньшим могуществом, чем нынешние сторонники Хэнка… Возможно, даже большим, потому как именно по-настоящему влиятельные личности предпочитают стоять, так сказать, над схваткой, которой на самом деле руководят.
В общем, возникли определенные трудности.
Тем не менее, Хэнк решился на повторный поход за головами обидчиков. Вернулись они в то же время, что и в первый раз. Вот только на этот раз возвращение еще более походило на позорное бегство: трое “безрукавочников” были ранены, их тащили товарищи. Сам Курт при этом не присутствовал, но слышал, как гладиаторы судачили по поводу того, что “двое пришлых так там и остались… Кошмар”.
Таран почти сутки терзался дикими приступами ярости – бегал по арене и нещадно рубил мечами деревянные “куклы” с отмеченными жизненно важными органами.
А затем… успокоился.
Отправив чужих бойцов восвояси на следующее же утро, Таран восстановил обычный график тренировок, а затем принялся бродить по Подворью с видом хозяина, у которого все и всегда идет своим чередом. Еще ничего не окончилось, но у всех появилось чувство, будто ничего не было и все в полном порядке. Так оно и оказалось – Хэнк поступил так, как никто не ожидал.
Он не выполнил ни одного требования из предъявленных “профсоюзом”, даже не пытался; не начал превращать Подворье в неприступный форпост; не стал обращаться к Лысому Хью с просьбой отобрать лучших киллеров из лучших; не стал снова и снова снаряжать карательные экспедиции; и, конечно, не смирился с судьбой и не рыдал над сундуками с богатством. Вместо всего перечисленного он поступил так, как в истории делали не только отдельные граждане, организации, но даже государства.
А именно – назначил награду за каждого, кто перешел ему дорогу, “живого или мертвого”. Притом награду высокую. И недавним организаторам пришлось самим спасаться от своих соратников… Не помогли ни охрана, ни наивные увещевания. Народ требовал денег, и он их получил – как хотел, все от того же Тарана – правда, не вполне так, как ожидалось. Те, что желали получить больше всех остальных, заработали по нержавеющему перу под ребро. В этом и заключалась справедливость, как ее понимал Хэнк Таран.
Курт не знал ни имен, ни прозвищ тех, на кого так озлобился его тюремщик. Он знал только то, что Таран исправно выплачивал энные суммы каждому, кто доставлял тех людей на Подворье. Собственно, как такового доставили всего одного. Его казнь была быстрой и, если можно так выразиться, безболезненной. В случае же трех остальных аборигены доставили всего-навсего части тел искомых персонажей, в точности следуя популярной формулировке “за голову…”. Одну такую “доставку” Волк наблюдал лично: “клопы” принесли с собой невзрачный мешок, в какие в более цивилизованных районах Гетто собирают мусор, а после просто-напросто вытряхнули содержимое на землю. Курт выпученными от удивления глазами смотрел, как в пыли катится самая настоящая человеческая голова. У нее были длинные сальные волосы, открытый рот, из которого торчал синий язык, а также рваная линия отреза, которая никогда не превратится в простой шрам.
На следующий день принесли еще одну. И на другой.
Одного достали в собственном доме, забравшись через окно и застрелив на глазах у трех неофициальных жен. Другого – во время короткой и будто бы секретной ночной вылазки. Третьего – в каком-то кабаке, куда тот явился, наплевав на уговоры сторонников.
Тот, кому “посчастливилось” явиться живым, от побоев не мог прямо стоять на ногах, а не то что молить о пощаде. Добротная, но рваная одежда свидетельствовала большей частью о том, что Таран мог отыскать своих обидчиков даже в высших слоях местного общества, если вообще уместно говорить о таковых в Клоповнике.
Выйдя к воротам, Хэнк усмехнулся и направился прямиком к стоящему на коленях человеку. Затем, даже не успев рассчитаться с “доставкой”, выхватил меч и единственным ударом снес “клопу” голову.
На Волка казнь произвела неизгладимое впечатление. На “безрукавочников”, впрочем, тоже.
Некоторое время Таран праздновал победу. Его уже никто не осмеливался беспокоить пустяковыми обвинениями в жульничестве либо неправедно нажитом богатстве.
Так прошли еще две недели.
Затем на солнце насели рваные, но угрюмые тучи.
Курт тренировался каждый день до седьмого пота. Сперва Таран был доволен, но затем повадками стал напоминать сварливую базарную бабу. Курт, в понимании тюремщика, “зарос жиром и стал нерадивым щенком… Посмотрим, как ты дальше запоешь”. На самом деле Волк выполнял все инструкции без единой погрешности, а спарринги проводил с неизменным мастерством. В чем была его вина, он не понимал.
А потом до него наконец-то дошло – Учитель больше ничему не мог научить ученика.
Последний, судя по всему, превзошел Учителя, и тот это понимал. Потому и злился, что его любимая игрушка стала и вполовину не такой интересной, как прежде. Дело сделано. “Волчонок” превратился в матерого Волка, который, к своему удивлению, больше полагался теперь на два длинных стальных зуба, нежели на собственные клыки.
