себя обеспечить, да и сбережения кое-какие имеются. Поэтому всё в порядке. Сколько у тебя на счету?
— Всего четыре с половиной тысячи осталось. Могу продать машину Сергея, она мне не нужна — это ещё тысячи три, наверное. Кое-какие вещи продам. Может быть, и получится протянуть.
— По крайней мере, ты остаёшься управляющей моей компанией и продолжишь получать жалование. С голоду не умрёшь, а если вдруг понадобятся деньги, моих сбережений хватит. А через полгода завод начнёт приносить прибыль.
— Ох, ты меня успокоил. И правда, не так всё плохо. Переезжать только не хочется. Привыкла я к этой усадьбе, хорошо тут, тихо, пруд рядом. А с другой стороны, отсюда в Москву далеко ехать. Каждый день ведь мотаться туда-сюда приходится. Знаешь, я подумаю.
Лизе действительно стоило меньше зависеть от Оболенских. Единственная причина, почему она продолжала жить в особняке — это опасения за собственную жизнь. Однако мне не верилось, что Шереметевы пойдут на открытую конфронтацию. Если б Святослав хотел это сделать, сделал бы уже давно, но он избегал конфликтов с крупными родами и давил лишь тех, кто не мог дать отпор. Вряд ли Лизе что-то угрожало, кроме посягательств на её честь со стороны Виктора Оболенского.
Нас отвлёк телефонный звонок. Звонил Пётр Петрович. Узнав, что я тоже здесь, он попросил дать мне трубку и пригласил завтра вечером к себе в гости. Сказал, что речь пойдёт о сегодняшнем инциденте.
Я всё же остался на ночь у Лизы, а рано утром, ещё затемно поехал в академию.
Комаровский встретил меня возле входа в аудиторию. Он сказал, что нам надо поговорить с глазу на глаз, и мы отошли к окну.
— Господин Дубровский, я всё прекрасно понимаю, но нельзя же так внезапно исчезать на целый день, — упрекнул меня Комаровский. — Я не знал, что и думать. Ещё и, как назло, глава дисциплинарного комитета вас потребовал к себе. Пришлось придумывать причину вашего отсутствия.
— Придумали?
— Я сказал, что вам необходимо присутствовать на сделке.
— У вас хорошо получилось. Продолжайте в том же духе. Кстати, а что от меня хочет дисциплинарный комитет.
— Вас вызывают из-за случая с Сергеем Юсуповым. Он в больнице оказался, на вас грешат.
— Правильно делают. Ладно, загляну к ним.
Стоило ли сомневаться, что так будет? Разумеется, Юсупов обвинил во всём меня, желая досадить хотя бы так. Однако на этот раз говорить со мной собирался не ректор, а глава дисциплинарного комитета. Видимо, серьёзных оснований беспокоить Вяземского не было. Подумаешь, у студента рука сломалась — всякое случается.
После занятий пришлось отправиться в первый корпус на четвёртый этаж, одно крыло которого занимала учебная часть. Дисциплинарный комитет находился в самом конце коридора.
В кабинете меня ждал пожилой господин с усами и зачёсанными назад остатками волос — глава дисциплинарного комитета, Крейц Елисей Иванович. Одет он был в серые брюки, строгий чёрный пиджак и ярко-бордовый галстук.
— Уже не первое ваше нарушение, между прочим, — отметил он. — И опять драка. Плохую привычку себе завели, господин Дубровский.
Говорил он довольно резко, но в голосе чувствовалась усталость, а в глазах читалось безразличие.
— Да, был вынужден опять подраться, — ответил я.
— Вынуждены? Хм. Ну расскажите, как же так произошло.
Я в подробностях описал ситуацию в ресторане: как Юсупов с друзьями стали мешать посетителям, как я подошёл и попросил покинуть заведение, сравнив его компанию со стаей бродячих собак.
— Так и сказали? — удивился Крейц.
— Да, так и сказал, ваше сиятельство, потому что банда Юсупова так и ведёт себя — без причины донимает обычных людей на улице и в заведениях. Кто-то должен был приструнить их. Что я и сделал.
— Дальше.
— Мы все — мои друзья и друзья Юсупова — покинули ресторан, прошли по набережной к заводам, где не было людей, и там устроили сражение. Против меня вышли по очереди три студента — один маг огня, два мага воздуха. Они не получили травм. После того, как я победил их, сразиться захотел Сергей Юсупов…
— Постойте, господин Дубровский, вы утверждаете, что победили троих студентов четвёртого курса?
— Пятерых, ваше сиятельство, пятерых студентов четвёртого курса. Со мной желали сразиться все. Как я мог отказать?
Крейц сделал удивлённое лицо и кивнул:
— Дальше.
— Затем против меня вышел Юсупов, и я в процессе поединка случайно сломал ему руку. Он очень упорно сопротивлялся. Остальные быстро сдавались, как только чувствовали, что силы иссякают, но Юсупов не остановился. Вот и получился казус. Разумеется, я сожалею, что так вышло.
— Понятно всё с вами, господин Дубровский. Нехорошо получается. Вторая драка за полгода. Нехорошо. Пусть вы и защищали людей в ресторане, но могли бы обойтись без членовредительства. Придётся вам назначить наказание. Посидите трое суток в карцере, а потом месяц — хозяйственные работы. Всё, свободны. Надзирателю вашему сообщу отдельно.
— А Юсупов? Он так и будет со своими друзьями устраивать произвол в городе? Это же не единственный случай.
— Будет проведено расследование, и по его итогу вынесен вердикт. Это уже не ваша забота, господин Дубровский. Ваше дело — хорошо учиться и не нарушать правило. Всё, можете идти.
Опять эти наказания. Шагу ступить невозможно. Ну да пёс с ними. Главное, чтобы тренировкам не мешали. Попробуем снова договориться, чтобы отправили либо в залы, либо на полигон.
А пока мне требовалось срочно мчаться на встречу с Петром Оболенским. Я и так из-за этого дисциплинарного комитета опаздывал. Пришлось даже Комаровскому сказать, что уеду, а то он уже сегодня вечером собирался заточить меня в подвал. Но дело это не срочное, до завтра подождёт, а вот встреча ждать не может.
Особняк Петра Оболенского находился в центре Москвы, недалеко от Земляного Вала. Это было длинное трёхэтажное здание с зелёными клумбами перед фасадом. Дом имел даже более роскошное убранство, чем дворец ярославского губернатора. Интерьер первого этажа, который предназначался для приёма гостей, украшала позолота, а потолки — роспись в барочном стиле.
Дворецкий провёл меня через холл, и по роскошной лестнице, раздваивающейся после первого пролёта, мы поднялись на второй этаж. Пётр Петрович, Виктор Иванович и Лиза собрались в угловой комнате с камином, балкончиком, отделанными деревом стенами и кожаной мягкой мебелью
Когда я пришёл, все уже были на месте, сидели в мягких креслах вокруг низкого столика. Одно кресло пустовало — как раз для меня. Извинившись за опоздание, я присоединился
