ждать лишь её процветания. Но чего не мог сейчас ожидать никто из Летучего Фрегата, так это того, что пистолет, предложенный Дзину, будет направлен на него же — Генри Эвери схватил ослабевшего тёугана и взял того в заложники, приставив оружие к виску, до смерти напугав и рассердив тем самым Мариам, но Базиль и Малика ожидали подобного хода. Битва ещё не окончена, и ход её сильно изменился.
— Что вы делаете, Капитан? За что?! — не понимал до смерти напуганный Дзин.
— Отпусти его сейчас же, дажвог! — яростно прокричала Мариам — казалось, она никогда ещё не была так зла.
— Подлый пират, я знал, что тебе нельзя доверять! — обозлился Базиль от мысли, что пиратам не жаль даже своих.
— Молчать, собаки! — крикнул нервный Генри. — Даже если убьёте меня, снаружи вас ждут мои люди! Так что давайте будем друзьями, да? Ха-ха-ха! — выскочили слова из гнилых зубов.
— Перкеле 36! Да срать я хотела, хоть там миллион твоих хуесосов — я от тебя живого места не оставлю, свинья ебаная! — еле держала себя Мариам, чтобы не убить Генри, ибо единственное, что её останавливало, — пистолет, приставленный к виску Дзина.
— Не горячитесь так, я предлагаю вам и хороший вариант: уходите с глаз долой и никогда не возвращайтесь в Ламмеру, и я сохраню ваши жизни, а трон Лакшата заберу себе! — сильнее надавливая дулом пистолета висок Дзина, сказал Генри.
— Н-но почему… Ведь ваша дочь… — в слезах говорил Дзин, ибо начал понимать, что с самого начала пираты не желали спасать рабов, а значит, всё было в пустую, и друзей ждёт смерть, а безвольных навсегда лишат свободы. — Как же ваша дочь?! — не мог понять Дзин, ибо знал, как дорог Генри один лишь амулет с её фотографией, так почему? Почему он повёл себя так? Дзин ещё верил, что есть веская причина, какой-то план!
— Ах… Она… — вспомнил Генри. — Не подумай, Дзин, что всё это время я напоказ хранил и лелеял эту безделушку на шее. У меня правда была дочь, но она погибла ещё до того, как Малика трон потеряла. — жестоко разбил Генри всякую надежду и веру-стекло Дзина в Летучий Фрегат, дав мраку меж трещинами в осколках пробраться тёугану в душу.
— Что?.. Нет… Этого не может быть! — тьма, всепоглощающая, холодная тьма стала поглощать Дзина целиком, пока Мариам видела в его детских глазах, как всякая вера и надежда уходит от него, и её ярость от этого сменилась на бессилие и страх за друга.
Базиль с самого своего начала работы на Летучий Фрегат был предельно осторожен с её членами и никому не доверял кроме Эксодия, но даже так вся эта картина заставляла его испытывать невероятное отвращение, злость и шок, но его эмоции затихли, когда Малика, глядя Генри Эвери в глаза, во всеуслышание раскрыла всю его личность:
— Я знала, что капитана Генри Эвери куда более интересует дворец и моя власть, нежели свобода незнакомых ему людей. Именно власть сподвигла его прийти сюда, ибо как ещё объяснить то, почему он так яро защищал южные границы от чужеземцев? На протяжении долгой истории этой страны сюда протягивали ручонки множества жадных империалистов, Турнадау с жаром отстаивала эти земли ценой жизней тысяч матросов. Слишком уж искренняя и верная служба для пиратов, не так ли? Ты, низкосортный пират, был на посту старпома на корабле Робина Ньюгейта и служил ему верой и правдой.
— Да, служил, чего ты добиваешься своими словами? Просто покончи с собой и избавь меня от твоего пиздежа! — потребовал Генри, стараясь скрыть своё беспокойство.
— Твоя верность Робину Ньюгейту закончилась ровно тогда, когда его бухта возымела власть и силу на мировом океане. Это ведь ты своими руками скормил морским чудищам тело своего капитана, не так ли, Генри Эвери? — этими словами Малика заставила всех пиратов утихнуть и прислушаться, ибо всем было известно, что в последнем бою Генри был единственным, кто видел своими глазами смерть легендарного Робина Ньюгейта.
— Эй… что ты такое несёшь, мразь? — в поте лица еле проговорил Генри от волнения. — Я? Да ни один адмирал и гроша ломаного не стоит перед ним, как я мог по-твоему его убить?! — нащупал крепкую почву, чтобы люди доверились ему.
— Но если в последнем бою при Турнадау его убил не адмирал, то кто? — фатально парировала Малика, собираясь нанести последний удар, полностью разоблачив подлого пирата. — Только самый близкий ему человек, нанеся удар из тени, исподтишка! — после этих слов пираты медленно, будучи полными сомнений, прицелились в своего же капитана и лидера клана Турнадау, а сам Генри настолько сильно испугался от разоблачения, что весь вспотел и не мог ничего сказать, а Малика забивала последний гвоздь в крышку гроба. — Мне жаль лишь от того, что не сумела выудить информацию о том, что именно ты стоишь во главе Летучего Фрегата. Из-за тебя первым делом мне пришлось сразиться с собственными детьми, и сейчас я не имею возможности положить конец твоим низшим амбициям и подлым отговоркам. Твоя дочь умерла десятки колец назад, но ты делаешь из неё благородный умысел. Хочешь её спасти от моей тирании? Она — безвольная этой страны? Твоя дочь — раб лишь твоих оправданий, и движим ты не чистыми намерениями, а честолюбием, жалкий пират! — в этих словах Малики словно сияло золотое знамя, осветившее собой неведение, скрывающийся мрак и мерзость капитана — теперь ему не укрыться!
Однако насколько эти слова были критичными для Генри, настолько же они были острыми для Дзина, что всем сердцем доверял капитану в своём путешествии. Всё с самого начала было ложью, и убийствами этот пират не боялся проложить дорогу к собственной эгоистичной цели, прикрываясь благородством. Человек, за которым так яро шёл Дзин, — гноящаяся рана с запахом трупного яда, и в глубине души в мальчика под этот гнилостный портрет пирата просочились слова: "Не только он — весь мир такой, и ему подобает быть жестоким, чтобы выжить и жить." Тогда тьма, окутавшая парня, начала необратимо менять его личность.
Когда Генри Эвери осознал, что никакая ложь не сможет заглушить все нападки и свет правды Малики, его полностью наполнила злоба и беспомощность, словно тот был крысой, загнанной в угол. В такие моменты остаётся лишь два пути: сдаться и умереть, поддавшись страху, или же самый опасный — открыть душу отчаянию. Именно второй вариант выбрал Генри, после чего дрожащими руками нервно закричал: "Будь ты проклят, Робин Ньюгейт!" — именно его в последний раз обвинил Генри, ибо, когда он стал новым главой Турнадау,
