– Жрать охота, – повторила Алиса. – Не знаю, как ты, рыбец, а я уже пять дней ничего нормального не ела.
– А ириски? Мы же…
– Ириски – это чтобы в животе не урчало. Для того, чтобы жить, нужно жрать много мяса.
Я от мяса не отказался бы, но где тут его возьмешь?
– Еще чуть-чуть и тебя сожру, – Алиса щелкнула зубами. – Или этого твоего Филимошу.
Алиса протянула палец, Папа предупреждающе зашипел, выставил лапу для обороноспособности.
– Ох ты! – улыбнулась Алиса. – Жрать любит, а чтобы его сожрали, нет. Какой…
Папа фыркнул.
– Значит, охотиться будем. Тут очень хорошие угодья. Надо взять к востоку, километра три. Туда. Там кабаны, я тебе говорила. Давай, сворачивайся скорее.
Я свернулся.
Мы направились на восток Пробирались зигзагами, то влево, то вправо, то назад возвращались, как и раньше. Странно она все- таки передвигается, думал я. Топчется на месте, туда-сюда кругами. Следы, что ли, путает? Я запутался давно уже, помню, что выход на востоке.
А может, и правильно путает. Не знаю, чувство постороннего присутствия меня не покидало, и понять я никак не мог – это на самом деле, или только мне кажется?
Алиса шагала, само собой, первой, я за ней. Рассказывала про какие-то чудесные таблетки, которые появляются ближе к центру, съешь – и невидим, одно плохо, приходится голым ходить. А есть Вечный Переулок. В нем особый дождь пролился, вечный. Раньше умели разное делать. Вот чтобы предметы долго не портились – их специальным лаком покрывали. И они как новенькие хоть сто лет. А потом придумали дожди из лака, они и до сих пор иногда идут, если попадешь под такой – всегда будешь новеньким. А есть еще Белое Здание. Но его никто не видел. Вернее, его видели, но только перед самой смертью. Это как знак Человек идет по городу, никого не трогает и вдруг видит Белое Здание. Такой небольшой домик, один уровень, с зеленой крышей. Стоит себе и стоит. И после этого с человеком обязательно что-нибудь нехорошее случается. Умирает человек Причем всегда страшно так, нехорошо. Этот дом, он появляется и исчезает…
– С чего это вдруг? – перебил я. – С чего это дома ходят?
– А с чего не волк, а волкер? – вопросом на вопрос ответила Алиса.
– Ну, волкер – погань, это понятно. Но у него ноги есть. А у дома ног нет. Разве поганство и на предметы распространяется?
– Кто знает… Все может распространяться, все это ползет из Центра. Ты Белое Здание не видел случайно?
Я помотал головой.
– И то хорошо. Белое Здание – это да… А За Третьим Кольцом еще и не такое…
– Почему у вас тут все так устроено? – перебил я. – По кольцам? Все в кольцах. Большое кольцо, маленькие кольца, под землей кольца…
– Дубина ты рыбинская, – как всегда, нагло ответила Алиса. – Ты что, совсем ничего не знаешь?
Я не знал.
– Весь мир устроен по колечному принципу. Земля летит вокруг Солнца по кольцу, другие планеты тоже, и вообще, весь мир движется по кольцам. Как на небе, так и на земле. Кольцо.
Алиса сложила из пальцев кольцо, поглядела на меня.
– В мире все круглое, – сказала она. – Только у тебя голова квадратная. Но тебе идет. А ты про Красную Бутылку слышал? Нет, конечно, я все время забываю… Так вот, Красная Бутылка, она…
Я отметил, что постепенно я привыкаю. К Алисе, к ее манерам. К тому, что она все время смеется, к Рыбинску. Мне даже казалось, что мы с ней уже давным-давно знакомы. С позапрошлого гола.
– … Тот, кто выпьет из этой бутылки, он сразу с ума сходит. Набрасывается на всех, убить пытается. Так в себя никогда и не возвращается, приходится пристреливать.
У нас тоже такие истории рассказывали, похожие. Только не про Красную Бутылку, а про Ложного Рыжика. Что в лесу будто есть такие вот Ложные Рыжики, грибы то есть, они маскируются под обычные рыжики, вместе с ними растут, а потом кто-нибудь собирает, ест – и все, в припадке. Так что у нас теперь рыжиков и вообще не собирают.
– Зачем тогда пьют из этой бутылки? – спросил я.
– Считается, что некоторые не помирают, – ответила Алиса. – Считается, что некоторым она помогает.
– В каком смысле?
– Бессмертия в смысле. Был вроде вот… Выпил из Красной Бутылки – и все, до сих пор живет. И ни пуля его не берет, ни болезнь какая. А раны затягиваются. Так что многие рискуют.
– Жить не хотят, – сказал я.
– А ты хочешь?
Алиса схватила меня за рукав.
– А чего же не хотеть? Все хотят…
– Нет, это понятно, что все хотят. Труперы, наверное, тоже хотят. А вот конкретно ты почему хочешь?
– Привычка, – сказал я.
– Что?
– Привычка. Вот у нас кузнец, Кузя, он всю жизнь кует, это его ремесло, он привык. А моя привычка жить, выживать. Ну, территорию еще зачищать.
– Убивать то есть?
– С чего это убивать вдруг? – обиделся я. – Я никого не убиваю. И не убивал никогда, я же не убийца какой-нибудь. Убивают грешники, а я праведник.
– Постой! – Алиса остановилась. – Как это ты никого не убивал? Вот совсем недавно ты накрошил бомберов…
– Ну и что? Это же не считается. Тот, кто привешивает к поясу
человеческие головы, сам не человек уже давно. Это просто разновидность погани, а погань я зачищаю. Успокаиваю, если хочешь.
– Так просто?
– Конечно, – кивнул я. – Все просто. Враг – есть враг. И лучше, когда у него в башке пуля, а не у тебя.
– Ага, – кивнула Алиса. – Так значит, ты праведник… Не, я не пойму все-таки… Они ведь умирают… Все, в кого ты стреляешь.
Я помотал головой.
– Они не умирают, – сказал я. – Умереть может тот, кто живет. Крыса, лягушка, они умирают. А эти все не живут. Они уже мертвы. Но ходят. Некоторые даже бегают. А я делаю так, чтобы они не ходили и не бегали. Совмещаю смерть с неподвижностью.
Красиво сказал, мне понравилось. Смерть с неподвижностью.
– Значит, все равно ты имеешь дело со смертью? – приставала Алиса. – И ее так много вокруг, что ты уже привык Смерть – она тоже стала твоей привычкой, так?
Мне надоело спорить на такие простые вещи, и я не ответил.
– Ладно, не отвечай. Нет, ответь все же – они там у вас все такие?
– Какие?
– Вот как ты? Праведники?
– Ага. Ну, некоторые еще больше…
– Как?! – поразилась Алиса. – Разве можно быть еще праведней?
– Можно. У меня всего три вериги, а у некоторых…
– Тихо! – Алиса ткнула меня в бок, я замолчал.
Огляделся, привычно снял карабин… На самом деле привычно, руки привыкли к оружию. А раньше вот люди к другому привыкали. Работали много, стреляли мало…
– Тут кабаны, – прошептала Алиса. – И место такое, охотничье как раз, специальное. Ну, увидишь. Почти пришли.
Перед нами зеленела широкая плоская равнина. Когда-то, по всей видимости, тут процветал парк, из зеленки возвышались заросшие мхом статуи, прямо как у нас. Чуть подальше разрастались кусты, ничего место, приятное. На поле похоже. Сейчас полей почти не осталось, все лесом заросло, а раньше, Гомер рассказывал, полей много встречалось. И простор от них образовывался, а от простора люди делались добрей, в душе возникала широта. Вообще раньше для воспитания человека много что делалось. Поля, парки, фонтаны, скамейки опять же везде, смотрит человек на скамейку, и хорошо ему.
