Впрочем, прояви они даже максимально возможную расторопность, вряд ли бы это что-то изменило.
Меч опередить можно. Но не этот…
Старик шагнул вправо, уйдя с воображаемой линии, протягивающейся из темного зева мушкетного ствола. При этом он вытянул правую руку вверх и в сторону. Сталь, возникшая из ниоткуда, веером брызг отбросила воду, стекающую с крыши хлева, обгоняя капли дождя, ринулась вниз, коснулась ладони стрелка и, будто отразившись от нее, подпрыгнув, ужалила в шею.
Зрители не успели ничего этого заметить – просто блеск стали, брызги воды и чего-то красного, отсеченный палец, полетевший в лужу, и заваливающийся на колени младший брат. Фитильный мушкет – оружие примитивное и в обращении небезопасное – аккуратности требует. Вот и сейчас подвел – пыхнул порох, грохнул выстрел. Еще один брат выбыл из боя, даже не успев начать его: получил заряд рубленых гвоздей в лицо и завалился на кучу размокшего навоза, в агонии размазывая по щекам вытекающие глаза.
Шаг вперед, причудливое движение клинка – кончиком коснуться руки чуть выше предплечья, затем провести от уха до кадыка. Меч – не пуля, останавливающее действие невелико: даже с пронзенным сердцем враг может продолжить бой – надо не оставлять ему ни одного шанса. Сухожилия на руке перехвачены, бицепс разрезан надвое, подсеченная голова заваливается набок, выпуская фонтан крови на последнего противника. Тот единственный, кто что-то пытается сделать: начинает замахиваться простой дубинкой. На этот раз оружие старика не стремится к изяществу – почти грубо бьет единым боковым ударом, перерубая руку у локтя и глубоко вгрызаясь в шею.
Первая жертва, припав на колени, начинает заваливаться набок, а отсеченная рука последней еще не коснулась грязи двора. Бой окончен.
Старик, не обращая внимания на застывшую статуей женщину, шагнул к Амидису. Он больше не был стремительным и невесомо-изящным – движения его были утомленны и грубы. Ухватив веревку, с трудом вытащил узел, отпустил. Освобожденный донис кулем рухнул в грязь, со стоном прижимая к груди затекшие руки.
– Сейчас кровь начнет возвращаться в ладони, и будет очень больно, – вежливо предупредил старик.
Амидис на это ничего не ответил – ему и без того было настолько плохо, что он не верил в ухудшение ситуации.
– Я вспомнила, кто ты, – безжизненно-спокойно произнесла хозяйка дома.
Обернувшись, учитель взглянул на постаревшую в один миг женщину:
– Мало осталось тех, кто помнит меня, а еще меньше тех, кто может узнать.
– Я видела тебя, когда была еще девочкой. Теперь ты сильно одряхлел. Дряхлые ножны для истинного меча…
– Время… Слишком долго даже для меня…
– Ты убил моих сыновей. Ты не имел права их судить. Это был не твой суд.
– Пожелай я их убить, они бы умерли сразу, без долгого разговора. Они могли жить и дальше, но ты решила иначе.
– Да, я ошиблась. Не смогла сразу вспомнить тебя. Ты – Меч, ты умеешь только убивать. Странно, что ты появился только сейчас. Где же был все эти годы?
– Я читал. У меня было много книг – это все, что было мне доступно. В твоем доме остались женщины и дети. Ступай к ним. Вам надо подготовить тела к похоронам. А мы сейчас исчезнем, и ты больше никогда нас не увидишь. Я не говорю, что мне жаль твоих сыновей, – я не умею жалеть. Но и кровь их мне ни к чему, ты же знаешь: мне нужна лишь одна кровь, и ее здесь нет. Мне нужно было забрать этого человека, а они мне мешали.
– Почему ты не убил меня, Меч? Я ведь тоже мешаю…
– У тебя нет оружия – не помешаешь. Ты не опасна для меня.
Женщина улыбнулась. Улыбнулась страшно – кривляясь от спазмов в сведенных губах:
– Значит, ты уязвим. Старые дряхлые ножны…
– У меня приказ – я просто его выполняю.
– Да, я тебя не виню – в этом ты не изменился. Приказ – это приказ. Виноват тот, кто тебе его отдал. Может, даже он не был жесток – просто не знал, что, даже отдав тебе безобидный приказ, можешь получить такое… Все же советую тебе меня убить: так будет лучше для всех.
Старик, помогая Амидису подняться, покачал головой:
– Живи. Хорони своих сыновей. Ты – хозяйка дома.
– Дома вдов и сирот… Как быстро все поменялось…
Не обращая более внимания на окаменевшую от шока женщину, старик, поддерживая Амидиса, направился прочь, в сторону гор. Донис спотыкался, скрипел зубами от боли в оживающих руках и быстро идти не мог – его приходилось тащить силком. Несмотря ни на что, он мыслил весьма здраво:
– Надо вернуться. Эта стерва, местная шаманка, заговорила мне зубы, когда я пришел к ней, а потом меня скрутили. Лекарство – мы должны взять у нее лекарство для мальчика.
– Мы не вернемся.
– Но почему?! Твой ученик ведь болен!
– Амидис, ты молод, и не всегда твой разум поспевает за тобой. Как думаешь, что нам даст эта женщина на просьбу о лекарствах?
– Да, ты прав: яд подсунет. А если заставить ее попробовать то, что она нам даст?
– Примет без раздумий – она потеряла столько, что свою жизнь сейчас не ценит.
– Да, верно… Слушай, ты ведь мастер меча. Лучше бы ты этих ребят посохом отдубасил. Пусть бы ребра переломал, но живы остались. Нет, я вовсе их не защищаю, я до сих пор на них в бешенстве, но как-то слишком уж это все – сразу четырех братьев зарезать. Каково теперь их семьям будет?
– Амидис, я не умею ломать ребра посохом. Я умею лишь то, что ты видел, и на другое не способен. Не убей я их, ты бы так и висел на тех воротах до почернения рук.
– Ты странный мастер, раз не можешь решить дело без крови. Ох и боль – надеюсь, руки у меня после этого не отвалятся! Эти гады их перетянули, будто жгутом врачебным.
Внизу, со стороны деревни, грохнул гулкий мушкетный выстрел, по листве деревьев, росших вдоль тропы, во многих местах прошелестело что-то стремительное.
– Эта карга обстреливает нас! – возмутился Амидис.
– Да, видимо, перезарядила мушкет и опять рублеными гвоздями выстрелила.
– Да сюда даже из винтовки Энжера пулей не попасть – дура!
– Амидис, не останавливайся, нам надо побыстрее добраться до хижины и покинуть это место. Здешние крестьяне вряд ли сумеют нам навредить, но вот солдаты о нас теперь узнают очень скоро.
Старый учитель даже не представлял, насколько скоро.
* * *
Граций еще во сне почувствовал, что танк больше не едет, и проснулся уже насторожившимся – что-то идет не так. Выглянул в прицельную щель на щитке пулемета, но в причине остановки не разобрался: зелень высоких кустов закрывала обзор.
– Эй! Капитан! Почему мы остановились? Опять порвалась гусеница?
В квадратном окошке, прорезанном в перегородке между отсеками, показалось лицо Эттиса:
– Господин советник, мы просто не знаем, куда нам ехать.
