Закрыв глаза, как привык делать, тренируя зрительную память под руководством Косолапого, Иван попытался увидеть Мемова, собрать фрагменты в единый образ генерала Адмиралтейской. Но нет. Ничего не выходило.
Процесс внимания состоит из трех действий, говорил Косолапый. Первое действие: держать объект, второе — притягивать к себе, третье — мысленно проникать в него. Так учил Косолапый. Он говорил что-то про актерскую систему Чехова, но Ивану про писателя было не интересно, а вот про Блокадников — даже очень. Но тогда Косолапый про Блокадников ему не рассказывал…
А теперь вот Мемов.
Если рассмотреть его как следует, можно задавать вопросы. И образ человека будет отвечать так, как ответил бы сам человек. Не словами — а покажет, чтобы он сделал.
Иван снова полностью расслабился и начал вызывать в воображении образ генерала.
Толстые пальцы, курчавые волоски. Пальцы лежат на столе — почему-то плывущее, как сквозь туман, нечеткое изображение.
* * *
Мемов нахмурился.
— Так что у тебя за идея? Только коротко.
— Мох, — сказал Иван.
Густые брови Мемова удивленно поползли вверх.
— Что? — генерал смотрел требовательно. — Какой еще мох?
Иван усмехнулся.
— О-очень интересный. А идея такая…
* * *
— Смело, — оценил генерал.
Потер подбородок. Крупный, с легкой синевой, недавно выбритый. Иван опять подумал, что с таким лицом надо прохожих по голове бить, а не армией командовать. Образина. Но ведь умный мужик — даже страшно становится, насколько умный. Взгляд острый до дрожи, глаза светлые, зрачки словно булавкой наколоты:
— Думаешь, получится? Уверен?
Черта с два тут уверен. Иван поднял взгляд.
— Вот и проверим.
— Хорошо мыслишь, — сказал генерал. — Раскованно. Риска не боишься. Это мне нравится.
Иван пожал плечами.
— Я же диггер.
— У меня этих диггеров хоть задом ешь, — откровенно признался Мемов. — Ты — другой… — Пауза. — Как закончим с этим, пойдешь ко мне замом? Мне нужны такие раскованные. Ты талантливый человек, Иван. Я таких людей уважаю и ценю.
Иван даже сперва не понял, что ответить. От открывающейся перспективы кружилась голова. Заместитель первого человека в Альянсе? Это же офигеть, что такое. Просто офигеть.
«Таню сюда можно забрать будет, — подумал он. — Выходила замуж за диггера, а станет женой большого начальника. Вот тебе и семейное счастье. Хотел?»
— А если не выгорит? — спросил он.
— А это уже неважно, Иван. Веришь, нет?
Иван посмотрел на Мемова. А ведь не врет, сволочь. Серьезный мужик.
— Верю.
* * *
Через два дня заказанное наконец прибыло с Василеостровской.
— Как думаешь, получится? — спросил Пашка приглушенно.
Он поднял биток и с силой опустил. Бум! Взлетело облачко фиолетовой пыли. Работать приходилось в респираторах и противогазах, иначе давно бы все лежали и радостно улыбались в потолок. И так у Пашки весь «намордник» заляпан фиолетово-серой грязью.
Иван качнул головой. Лямка ГП-9 привычно давила на затылок.
Улыбка Косолапого.
— Я везучий.
Иван размахнулся и ударил. Взвилось облачко, часть фиолетовой пыли попала на стекла противогаза.
«Таня. Скоро я буду дома. Только жди меня. Иван».
Вот этот город.
Серый продрогший слон.
Идет дождь.
Струи дождя хлещут по отсыревшим фасадам, многие разрушены пожарами, но сохранили некий странный цвет… Послецветие. Когда дом умер, умерли его жильцы, но здание продолжает держаться.
Когда идет дождь, видимость в противогазе падает почти до нуля. Залитые стекла, брызги, разбивающиеся об окуляры, дробный стук капель по резиновой маске, по прорезиненной ткани плаща.
Иван остановился. Достал дозиметр (капли забарабанили по стеклу), сверил показания. Чтобы увидеть хоть что-то, приходится наклоняться впритык. Иногда стекло стукалось о пластик. Треск счетчика тонул в гуле дождя. Как с цепи сегодня сорвался. Но дождь хорош тем, что твари его не особо любят — собаки Павлова точно. Конечно, если не столкнуться с ними лицом к лицу…
Пять рентген в час. Иван присвистнул. Уже сильно. Словно где-то недалеко источник загрязнения. Иван прошел вдоль стены здания, до угла — уровень стал сильнее на пару рентген. Точно, там что-то есть. Иван спрятал счетчик под плащ, щелкнул предохранителем «ублюдка». Капли разбивались о черный, поцарапанный металл ствольной коробки.
Иван подождал. Издалека медленно наплывал, искажаясь, размякая в сыром воздухе, чей-то тоскливый крик. То ли человек, то ли животное — не понять.
Заходить за угол не хотелось.
Иван посмотрел на бронзовую лошадь, стоящую на дыбах. Она была уже полностью зеленой, насквозь, и мокрой. Капли разбивались о зеленый круп. Мост почти обвалился, но лошади пока уцелели. Странно.
Иван, наконец, решился. Тяжесть в затылке стала свинцовой, но он пересилил себя и сделал шаг. Еще.
Выдвинулся из-за угла.
Вздрогнул.
У парапета набережной, скрючившись и расставив широко костлявые локти, сидел Блокадник. Он задумчиво раздирал несоразмерно длинными пальцами собачью тушку, от каждого движения брызгала кровь. Шум дождя. По мостовой, смывая бегущую из-под собаки кровь, бежали струи воды. Где-то далеко прогремел гром.
Вот и все, подумал Иван.
Блокадник выдернул кусок из тушки и повернул голову. В его черных глазных провалах была космическая мудрость. Капли барабанили по серой гладкой коже твари.
— Привет, Иван, — сказал Блокадник скрипуче. От звука этого голоса по спине диггера пробежал озноб. — Я тебя давно жду…
* * *
Иван открыл глаза — в испуге, что проспал. Сбросил босые ноги на пол, вскочил.
Открыл рот, чтобы заорать «подъем!»…
Остановился.
На наручных часах со светящимися зелеными обозначениями было полпятого утра. Рано еще.
Иван вернулся и сел на койку. Скрип ложа. Теперь они ночевали в ТДПшке, чтобы не отрываться от работы.
Он снова здесь. И никаких Блокадников, слава богу. Ивана передернуло. Все кончилось. На соседней койке сопел Миша Кузнецов, рядом с ним посвистывал носом Пашка. В глубине подстанции темнела койка, откуда доносились легкий храп и бормотание Солохи. За вчерашний день все так умотались, что на Ивановы прыжки никто даже ухом не повел.
Койка профессора пустовала — впрочем, у него бессонница, понятно.
Все на месте. Все живы. Хорошо.
Пускай еще полчаса поспят. Сегодня у нас много работы.
Точно.
